Дневники. Зинаида Гиппиус

учесть его нельзя, с полной ясностью.

      Как в воде, да еще мутной, мы глядим и не видим, в каком расстоянии мы от краха.

      Он неизбежен. Не только избежать, но даже изменить его как-нибудь – мы уже не в состоянии (это-то теперь ясно). Воля спряталась в узкую область просто желаний. И я не хочу высказывать желания. Не нужно. Там борются инстинкты и малодушие, страх и надежда, там тоже нет ничего ясного.

      Если завтра все успокоится и опять мы затерпим – по-русски тупо, бездумно и молча, – это ровно ничего не изменит в будущем. Без достоинства бунтовали – без достоинства покоримся.

      Ну а если без достоинства – не покоримся? Это лучше? Это хуже?

      Какая мука. Молчу. Молчу.

      Думаю о войне. Гляжу в ее сторону. Вижу: коллективная усталость от бессмыслия и ужаса овладевает человечеством. Война верно выедает внутренности человека. Она почти гальванизированная плоть, тело, мясо – дерущееся.

      Царь уехал на фронт. Лафа теперь в Царском Г-ке «пресекать». Хотя они «пресекать» будут так же бессильно, как мы бессильно будем бунтовать. Какое из двух бессилий победит?

      Бедная земля моя. Очнись!

      24 февраля, пятница

      Беспорядки продолжаются. Но довольно, пока, невинные (?). По Невскому разъезжают молоденькие казаки (новые, без казачьих традиций), гонят толпу на тротуары, случайно подмяли бабу, военную сборщицу, и сами смутились.

      Толпа – мальчишки и барышни.

      Впрочем, на самом Невском рабочие останавливают трамваи, отнимая ключи.

      Трамваи почти нигде не ходят, особенно на окраинах, откуда попасть к нам совсем нельзя. Разве пешком. А морозно и ветрено. Днем было солнце, и это придавало веселость (зловещую) невским демонстрациям.

      Министры целый день сидят и совещаются. Пусть совещаются. Царь уже обратно скачет, но не из-за демонстраций, а потому, что у Алексея сделалась корь.

      Анекдотично. Французы ничего не понимают. Да и кто поймет? Только мы одни. Отец и помазанник. Благодать выше законов. На что они при благодати!

      Но не смеюсь. Пусть чужие…

      Был мсье Пети, рассказывал о конференции. Он получил телеграмму от Albert Thomas – «Soyez interpret aupres de Mr. Doumergue»[28]. Понял смысл. Думерг с ним не расставался и сразу по приезде сказал, что хочет видеть крупных политических деятелей. В тот день, в вестибюле Европейской гостиницы, Палеолог отозвал Пети в сторону и сообщил, что ввиду желания Думерга видеть Гучкова, Милюкова etc. он их всех приглашает в посольство завтракать. Завтрак состоялся. Был и Поливанов. Беседа была откровенная.

      (Я вставляю: совсем как «во всех Европах». И послы, и «крупные политические деятели»… Ну, послам и Бог велел не понимать, что они не в Европах, а эти-то! Наши-то! Доморощенные-то слепцы! Туда же не понимают ничего!)

      Продолжаю рассказ Пети: «Во время поездки в Москву Пети сопровождал Думерга. Из официальных переводчиков были два офицера Генерального штаба, Муханов и Солдатенков. Думерг их стеснялся и уверял, что шпионы. В Москве Думерг беседовал у себя, отдельно, с кн. Львовым и Челноковым. Львов произвел

28

Будьте переводчиком мсье Думергу (фр.).