Прощание с «Императрицей». Юрий Иваниченко

голос. Чего от него ожидали, судя по тотчас же установившейся напряжённой тишине.

      – Дядя твой, поди, как услышал, сколько помывка с той «Глашкой» стоит, так и вовсе мыться зарёкся. И не банщицы это и тем более не буфетчицы, а тамошние «белобилетчицы» наивысшего разряда. Гейшами зовутся, – громко, но сухо, без каких-либо красок в голосе произнёс Николай, будто довёл инструкцию по гранате новой системы. – Кадка эта у них – такая же ванная, как у тебя корыто. Называется фуракэ и банщица к ней полагается, как тебе пирожное после карцера. А сакэ – водка рисовая это.

      Народ, сбившийся было в бурлацкую артель, как на картине Репина, рассеялся сам собой, традиционно покорённый сокровенной тайной образования, но разговоры более не стихали, оживляя унылое шествие.

      В любом случае обсуждались ли это вариации будущего в плену или строились непримиримые планы побега, – всяко это оживление было к лучшему, как даже горячка у пациента, казалось бы, начавшего уже коченеть. Эта перемена была к лучшему, к жизни.

      И, кстати, заставила она порядком заметаться немецкого офицера, – это отметил капитан Иванов, наблюдая то тут, то там в просветах между суконными горбами скаток, поднятых воротников шинелей, среди серых курчавых шапок высокую тулью с имперским орлом и на околыше трёхцветной кокардой какого-то из бесчисленных германских королевств.

      «Надо будет припомнить-таки какого, – подумалось Николаю, – раз уж подняты из сундуков детства этнографические деликатесы, которыми в своё время потчевал меня дядя Иван Иванович. – Пригодится. Неспроста этот “коллега” по званию тут, среди пленных, крутится, что твой уж…»

      Мичман Василий

      Июнь – июль 1915-го

      Пожалуй, что впервые мичман Василий Иванов осознал, что негвардейский его росточек и субтильное сложение – не беда, а благо. «Краб» – заветная цель его устремлений – в реальности оказался ещё теснее, чем представлялось. Учебные лодки, на которых проходило на курсах натаскивание и первые плавания, вовсе не отличались простором внутренних помещений, так что неслучайно несколько курсантов после практических занятий и первых погружений подали рапорты и ушли – кто в надводный флот, а кто и вовсе в пехоту. Но по сравнению с «Крабом» там было – ну, хоть разгуляйся.

      Талантливый конструктор Михаил Петрович Налётов, который опередил (хоть и ненадолго) со своими идеями подводного минного заградителя всех судостроителей Европы, вложив в постройку «Краба» на Николаевском заводе «Наваль» не только все свои средства, но и моральные, и физические силы, добился очень многого. Дизеля обеспечивали вполне приличную – 12 узлов! – скорость в надводном положении, а не особо впечатляющую, но допустимую скорость хода в подводном положении обеспечивали электромоторы. Четыре торпедных аппарата и две пушки давали некоторый шанс выдержать столкновение с вражеской подлодкой или с надводным противником. А шесть десятков мин, распределённых поровну на специальных транспортёрах внутри корпуса по бортам, могли сослужить