Прощание с «Императрицей». Юрий Иваниченко

личного характера» не связаны ли с отсутствием «сильного союзного отряда в нужный момент»?

      – Нет. Не конкретно союзнического, о котором мы говорили. Любой другой сильной части в нужном месте.

      – Ваш сын, штабс-капитан, помнится, во Второй армии? – Сазонов чуть не употребил глагол прошедшего времени, «был», но вовремя осёкся. – Дурные известия?

      – Никаких. – Алексей Иванович не удержался, потёр лоб. – Ни дурных, ни благоприятных.

      – Как так? Он в окружение попал?

      – Точнее – пропал в окружении. Вместе с известной частью полка.

      – Но сведений о гибели, как я понял, нет. Может быть, он в плену?

      Статский советник помрачнел и поджал губы. Но почти без паузы бросил:

      – Полагаю, сдача в плен едва ли совместима с его понятиями о чести русского офицера.

      Сазонов примирительно поднял ладонь.

      – Попасть и сдаться – вещи разные. Могло быть ранение, контузия – мало ли что на войне бывает.

      – Да, можно допустить… Но в германских списках пленных офицеров его нет.

      – Вот уж позвольте с вами не согласиться, Алексей Иванович, – перебил его министр. – Ни за что не поверю, что там нет ни одного капитана Иванова. А уж имя-отчество могли, даже с немецкой педантичностью, транскрибировать по-своему. Мы вот тоже их Хайнриха Хайне Генрихом Гейне кличем.

      Воцарилась долгая пауза. Затем Сазонов сказал:

      – Не следует прекращать поиски. Кроме германских сводок есть и другие источники. Вам ли не знать? Нет ничего тягостнее, как становиться на путь отречения и жертв, предвидя их бесполезность. Но в вашем случае надежда не погибла.

      «Р-революционерка» варя

      Петроград. Литейный. Задворки патронного завода

      Наверное, тому виной и Васькин пример: то ввалится с горячечным румянцем на щеках после свидания, закружит в пантомимическом вальсе, то, наоборот, отмахнётся как от мухи, страдальчески грызя ногти.

      И капель апрельская в ту же прелюдию звонкими нотами, и хор анафемский за лепниной потолка с чердака…

      «Ах, как чудно жить! Какая бы гадость не творилась в головах и на улицах…»

      Кстати, об улицах. Варвара брезгливо сморщила носик с веснушками, побледневшими за зиму, оглянулась кругом в поисках и подскакала на одной ноге к коновязному чугунному столбу у ворот проходного двора, оттерла о ребристый столб опойковый носик ботинка, избавляясь от склизкого комка рыбьей требухи.

      – Совсем дворники распустились, за ворота уже ни ногой, – проворчала Варенька в унисон прочим горожанам, потерявшим из виду казённых уборщиков (только во дворах и остались вековые династии Михалычей и Федулок).

      Впрочем, ничем нельзя было сейчас «перелопать» стаю мыльных радужных пузырей, порхающих в душе её. Даже вот такой «гадостью» из разряда тех, что налипают нынче на мозг едва ли не чаще, чем уличная грязь на обувь: «Последняя выходка Распутина… И гнал вперёд себя голую царицу как публичную девку…»

      И