Родина чувств. Иоланта Ариковна Сержантова

продолжила жаба свои наблюдения.

      –Ба-а-бочка… – шепчет жадно жаба.

      Сквозь сита крыл её несбывшейся добычи видны уж сгустки спёкшегося заката, вымокшие в воде. То ли от небрежения, то ли сгоряча, либо от усердия через меру, отпущенную ей, осыпаются мелкие чешуйки каплями с крыл. И тянут, блекнут, тонут. И вот уже – слабее взмахи, реже, неувереннее.

      – Как быть?! Поверженному места нет под солнцем. И так здесь тесно. – Неуместный сей вопрос, как мхом, порос молчанием на это. И жаба, – Сей момент…– Исчез кусочек лета.

      Ты не поймёшь…

      – Блажная ты!

      Я смеюсь:

      – Отчего же?!

      – Ну, скажи на милость, чему ты сейчас улыбаешься, а?! Чему ты радуешься-то?!

      – Да что такое, не пойму я…

      – Ну, ты стоишь и трёшь эту чумазую раковину. Минут десять уже скребёшь и улыбаешься от виска до виска.

      – От уха до уха…

      – Да какая разница?! Что ты там в раковине нашла, что?! Просвети меня, неумного!

      – Ты не поймёшь. – отвечаю я и вновь принимаюсь скрести и тереть налёт глины, которая с завидной регулярностью придаёт сияющему корыту раковины замызганный неопрятный и запущенный вид. Я не слишком люблю возню по хозяйству, но в обычных делах всегда можно отыскать некий момент, который окрасит любое действо в приятные сердцу краски.

      Если представить, к примеру, что под ногами у тебя не банальный пол, а палуба корабля, то драить палубу окажется намного интереснее. Полуденное солнце заменит торшер, морской ветер ворвётся в настежь распахнутые окна… Шторы взовьются парусами! Можно даже слегка пошалить и плеснуть из ведра на середину комнаты, так чтобы не затекло под плинтус, на беду соседям снизу.

      – Ты ненормальная?

      – ?

      – Тринадцать часов выдавливать косточки из вишен! Вся кухня в вишнёвом соке…

      – Это не сок. Это кровь.

      – Откуда? Ты порезалась?

      – Нет. Это нормальная вишнёвая кровь.

      – Фу ты. Дурёха. Иди ляг, завтра доделаешь.

      – Не могу. Я обещала.

      – Что? Кому?

      – Вишне обещала, что, если она вырастет и у неё будут дети, то все они будут пристроены. Ни один не пропадёт.

      – Кровожадно звучит, не находишь?

      – Почему?

      – Ты ж их съешь.

      – Ну… в общем. Да. Ты тоже, кстати.

      А я всё ещё стою и тру раковину.

      В ней давным-давно отражается моё розовое от работы лицо. Кабошон капель воды из-под крана смешивается с солёными струями, что текут по щекам.

      – Ты скоро?

      – Угу…

      – Ты плачешь?

      – Нет…

      – Иди, я домою.

      – Не надо, я сама. Уже почти всё…

      Я старательно намыливаю перчатки хозяйственным мылом и полощу их. Так долго, пока не становится чересчур жаль самой воды и жителей Африки, что страдают от её недостатка. Мне неинтересно тратить жизнь на пустую болтовню или бессмысленную работу. Но я не упускаю любой возможности надеть резиновые перчатки, чтобы ощутить их невозможно приятный