Видок. Неживая легенда. Григорий Шаргородский

и не по годам пышной шевелюрой шатун недовольно спросил:

      – Пошто тревожите честных людей, ваше благородие?

      – Ох, Берендей, кабы честных, – вздохнул я, облокотившись на стойку.

      Барных стульев здесь отродясь не водилось, так что пришлось постоять. Евсей тут же встал спиной ко мне, чтобы контролировать зал.

      Когда мы проходили между столами, в полумраке заметили десятка два фигур, лишь слегка подсвеченных маленькими свечками. А порой компании вообще сидели в темноте и молча употребляли что-то из своих кружек. Шатуны вообще народ тихий – профессиональная деформация. Но это, конечно, если не напьются. Имел я с ними дело и в буйном виде, и в состоянии загнанной в угол крысы, когда шли по следу душегуба. Тогда я и узнал, что чувствуют матерые шатуны, слишком долго задержавшись в городе.

      – Напраслину возводите. Нехорошо это, – притворно вздохнул Берендей.

      – Так, Мечислав Дмитриевич, недосуг мне с тобой языками чесать. Уж больно дело серьезное.

      Услышав от меня официальное обращение, шатун подобрался, и его лицо тут же затвердело.

      – Мне нужно знать, где сейчас может быть шатун по прозвищу Колкий, – перешел я к главному вопросу.

      – А мне плевать, что тебе нужно. Колкий шатун правильный, и сдавать его фараонам я не буду, – то ли на публику, то ли действительно вспылил Берендей.

      В зале началось нездоровое шевеление. Мне очень хотелось обернуться, но нужно сохранять лицо, к тому же за спиной Евсей, а значит, можно не беспокоиться.

      Что было тут же подтверждено охрипшим голосом казака:

      – Ты уверен, паря, что сдюжишь? – спросил он у кого-то из самых активных защитников старшины.

      И охрип Евсей не от волнения, а потому что провел частичную трансформацию. В принципе все это было чистым перформансом – шатуны знали, что меня трогать не стоит.

      А вот я вполне мог поднять градус разговора. Берендей решил, что мне можно хамить, и это нельзя оставлять без реакции:

      – Зря вы, Мечислав Дмитриевич, так себя ведете. Вроде не урка, а словами нехорошими бросаетесь. Неразумно это.

      Шатун, по-прежнему глядя мне в глаза, настороженно прищурился. Он понимал, что если уж я перешел на «вы», дело пахнет керосином.

      – Не знаю, насколько правильный шатун ваш Колкий, – продолжил я давить, – но беду он в общий дом привел лютую.

      – Какую беду? – все же перешел к разумным вопросам старшина и вдобавок махнул рукой в сторону зала.

      Ропот за моей спиной отдалился и начал стихать.

      – Обидел он серьезного человека. Сильно обидел. Смотри, как бы вам теперь не пришлось отдыхать после походов где-то по глухим хуторам бирюков и там же хабар свой сбывать да от жандармов прятаться.

      – Пупок развяжется у вашего важного человека нас стращать.

      На это я приблизил свое лицо к шатуну и тихо, едва слышно спросил:

      – И у судьи тоже?

      Во-о-от, пошла работа мысли.

      Берендей задумался, и, чтобы подстегнуть его, я добавил:

      – Мог