После любви. Виктория Платова

понял ли меня Ясин.

      – Человек, с которым вы пришли, мадам… – Рыбак старается не смотреть в сторону Алекса. – Он опасный.

      – Для кого?

      Подозреваю, что со стороны пирса мы выглядим дурацки, араб и белая женщина, неожиданно ставшие заговорщиками, рыбная фронда. Чтобы хоть как-то смягчить впечатление, я присаживаюсь на корточки перед осьминогами – четырьмя маленькими и одним побольше. Ясин следует моему примеру.

      – Для кого он опасен, Ясин?

      – Для вас. Для всех.

      – Значит, и для вас тоже?

      Ясин ненадолго задумывается: похоже, такая мысль еще не приходила ему в голову. Лоб Ясина собирается складками, брови ползут к переносице, рот приоткрывается: за ним поблескивают диковатые неровные зубы.

      – Я всегда могу уплыть, – покончив с театральной паузой, говорит он. – Туда. В океан.

      И то правда: в обществе тунцов, салаки и скумбрии Ясину ничто не угрожает.

      – А в чем заключается опасность?

      Ясин приподнимает щупальце осьминога и принимается сосредоточенно рассматривать его, как будто именно там заключены все ответы на все вопросы, вопрос о гипотетической опасности Алекса Гринблата – не исключение.

      – Этот человек опасный, мадам!..

      Наконец до меня доходит, что Ясин не сможет сказать мне больше – даже при желании, проклятый языковый барьер, не позволяющий одному человеку приблизиться к истине, которой обладает другой. (Постскриптум: не забыть в следующий раз втюхать Ясину франко-арабский словарь, хотя гарантий, что французская истина является по совместительству и арабской истиной, не существует.)

      – Держитесь от него подальше.

      Дружеский совет (если невнятные стенания рыбака можно считать дружеским советом) явно запоздал, никаких сожалений по этому поводу я не испытываю. Скорее – бесшабашную, почти истерическую веселость.

      – Обещаю вам быть предельно осторожной, Ясин!

      Я кладу руку на руку Ясина, все еще держащего за руку осьминога (можно ли считать щупальца руками?). Пальцы Ясина кажутся мне холодными, липкими, покрытыми слизью, как можно принять их сторону, как можно поверить им?

      Ясин врет.

      Водит меня за нос – типично арабская, типично магрибская манера. И вообще, у Ясина дурной глаз, дурной глаз! Хасан и Хаким не так уж неправы.

      – А сон?..

      – Приходите одна, мадам! Приходите одна, и я расскажу вам свой сон.

      Мерзавец!..

      – Обязательно приду, Ясин. Вы меня заинтриговали.

      «Intrigue» – вот как это прозвучало, неясно, понял ли меня Ясин.

      – Этот человек опасный! Опасный!

      В какой-то момент мне кажется, что не руки Ясина – осьминожьи щупальца обхватывают меня, ощущение не из приятных, оно заставляет вспомнить те дни (тот день), когда я была облеплена рыбьей чешуей, бр-р, гадость какая, ни один ключ того не стоит, ни одна курительная трубка! Побыстрее бы отрешиться от всего этого, и от Ясина заодно; Алекс Гринблат, скучающий на пирсе в ожидании, кажется мне едва ли не избавителем, с которым можно общаться, не прибегая к помощи словаря.

      Я освобождаюсь от щупальцев, предварительно сунув в них мятую бумажку