После любви. Виктория Платова

обладателю: ты выиграл, выиграл, ты сорвал джек-пот, дружок! – осталось только выяснить, какую сумму сдерут в качестве налога, и уже потом радоваться.

      Если будет, чему радоваться.

      – …Вы еще не представляете, Саша.

      – Так просветите меня, Алекс.

      – Не сейчас.

      – А когда?

      – Что вы делаете завтра?

      – То же, что и всегда. У меня полно дел в отеле.

      – А если я умыкну вас… Скажем, с утра? Мы могли бы позавтракать вместе… Это не слишком нарушит ваш распорядок?

      – Не слишком.

      – Значит, мы договорились? Часов в десять. Вас устроит?

      – Вполне.

      – Отлично. В десять на ресепшене. А теперь разрешите откланяться.

      Прежде чем я успеваю сказать что-либо, Алекс Гринблат исчезает. Не отходит от балконных перил, не скрывается за дверью, а именно исчезает. Никогда прежде я не участвовала в лотереях, но и без того знаю, что цена всем этим страстям – полный ноль. Зеро. Даже Алекс Гринблат не убедит меня в обратном. Знаменитый галерист и теоретик современного искусства. Vip-персона и Спаситель мира.

      Хрен моржовый.

* * *

      …Мне не хотелось бы столкнуться с Домиником.

      Пусть будет кто угодно, включая Жюля и его приятеля Джима. Студентика Мишеля я тоже могла бы пережить, и любителя картонных мотелей и зачахших кадиллаков Фрэнки; пусть будет кто угодно, но только не Доминик.

      Я твержу это как молитву, спускаясь к стойке, хотя никаких предпосылок к тому, чтобы Доминик отирался в это время на ресепшене, нет. По утрам Доминик возится со своими досками и для всего остального мира его не существует, по крайней мере до полудня. Ровно в двенадцать он появляется в вестибюле – опустошенный и размягченный одновременно. Этой размягченностью все и пользуются, иногда интуитивно: еще ни один постоялец не освобождал номер в полдень, как предписывают правила отеля, и еще ни один постоялец не доплатил за пребывание в номере сверх положенного срока.

      Когда-нибудь мы точно прогорим.

      До встречи с Алексом Гринблатом остается пятнадцать минут.

      Я убиваю их, стоя перед зеркалом, на площадке между первым и вторым этажами; стойка портье отсюда не просматривается, да и сама зеркальная поверхность почти ничего не отражает. Увидеть на ней хоть что-то весьма проблематично, за зеркалом уже давно никто не следит. То же можно сказать о двух обтянутых пыльной кожей светильниках и о запертом на висячий замок шкафе с такими же пыльными стеклянными дверцами.

      «Галерея забытых вещей» —

      называет шкаф Доминик. На пяти полках выставлены предметы, которые в разное время – нарочно или случайно – были оставлены в номерах. Забыты. Забыты навсегда, пожертвованы отелю – кому придет в голову возвращаться за заколкой для волос, карманным изданием трехлетней давности бестселлера или безопасной бритвой? Впрочем, встречаются экспонаты и позанятнее:

      – бритва опасная, с ручкой из слоновой кости и монограммой «P.R.C.», рисунок полустерт, но еще можно различить контуры