Ралли Родина. Остров каторги. Максим Привезенцев

вернулся в кресло и стал выдвигать один ящик стола за другим, покуда не отыскал нужный. Достав оттуда некую бумагу, Кононович мокнул перо в чернильницу и стал что-то выписывать на листе. Чехов терпеливо ждал, когда Владимир Осипович закончит.

      – Ну вот, получите, – сказал Кононович, возвращая перо в подставку и подвигая документ к краю стола.

      Чехов молча взял лист в руки, пробежал глазами.

      – Это что? – спросил литератор, возвращая бумагу на стол.

      – Временная справка о том, что я о вашем прибытии в курсе.

      – А как же удостоверение, которое обещали? С этим ведь меня никуда не пустят!

      – Будет, все будет, Антон Павлович, – с тяжелым вздохом сказал Кононович. – Единственное, не прямо сейчас. Придется немного обождать.

      – Могу спросить причину? – осторожно полюбопытствовал Чехов.

      – Прибытие генерала-губернатора Корфа на остров. Будет он здесь через неделю, а потом уже сможете… гхм… заниматься своим делом… в полной мере.

      Антон Павлович медленно кивнул. О том, что раз в пять лет в конце июля на остров приезжает барон Корф с проверкой, он знал задолго до того, как отправился на Сахалин. Но разве мог литератор предположить, что визит генерала-губернатора способен каким-то образом помешать исследованию Чехова?

      Это свое недоумение он и высказал – в предельно мягкой форме – начальнику острова, на что получил ответ:

      – Поймите, это не моя прихоть: сам же Андрей Николаевич просил меня и вас подождать до его приезда.

      – Вы меня озадачили еще больше, – хмурясь, признался литератор.

      – А вы не ломайте голову понапрасну. Хочет, видимо, Андрей Николаевич перво-наперво с вами поговорить, познакомиться, так сказать, а уж потом…

      Он кашлянул в кулак.

      – Очень, очень жаль… – пробормотал Чехов, рассеянно глядя сквозь стену.

      – Понимаю ваше разочарование, – кивнул Кононович. – Пробыть на Сахалине лишнюю неделю-две – так себе удовольствие.

      – Ну, учитывая, что я собираюсь пробыть здесь несколько месяцев, беда не велика, – заметил литератор. – Но, признаться, я рассчитывал потратить проведенное тут время с большим толком.

      – Несколько месяцев!.. – ахнул Кононович. – Вы серьезно?

      – Исключительно.

      – Что ж, в таком случае, должен сразу вас предупредить, что находиться здесь мучительно тяжело и скучно. Народ, кто может, отсюда бежит, и хоть сам я пока держусь, но чем дальше, тем чаще мысль о побеге будоражит и мой истерзанный ум, Антон Павлович. Работы тут – непочатый край, особенно с тех пор, как всех без разбору стали ссылать сюда, а не куда-то в другие места. У меня тут, верите, шесть тысяч ссыльнокаторжных. Шесть тысяч!..

      – Я слышал про пять, – признался Чехов.

      – Ну, фактически, тут около пяти с половиной… и на подходе с полтысячи где-то… И еще Андрей Николаевич с визитом… И вы… Ох… – шумно выдохнул Владимир Осипович. – Не принимайте только, пожалуйста, на свой счет. Просто время очень суматошное, дел уйма, ну и… вот.

      Чехов кивнул. Искренность