Мой брат, мой враг. Иван Козлов

не успели. Так вот, о нем. На рынке в этих рядах теперь постоянно будут крутиться мои ребята. И если хоть кому-то из них вы даже пальцем погрозите… Понятно, да?

      Кривоносый с сожалением вздохнул:

      – Диалога не получается. Давай отойдем, в сквер например, а то тут толпа собирается, как будто цирк пришла смотреть.

      – Да чего отходить. – Толстомордый опять попробовал было сделать шаг к Бильбао, но тот, который назвался Чехом, повысил голос – видно, он был тут за старшего:

      – Я сказал, Толян!.. Мы что, места лучшего для базара не найдем?!

      Бильбао вышел из-за стойки, демонстративно засунул руки в карманы, не спеша отправился в сторону скамейки, где недавно сидел с Коленькой. Тотчас по обе стороны от него, шаг в шаг, как в армейском строю, пристроились крепкие высокие ребята. Еще четверо демонстративно стали за спинами налоговиков, сопровождая их. Чех сразу все понял, закусил губу, но угрюмо пошел вслед за Бильбао к скверу.

      Остановились у кустов недавно остриженной акации. Здесь к Бильбао подошло еще несколько человек, и местные таким образом оказались в плотном кольце. Даже у Толяна глазки стали испуганными. Сник и Чех.

      – Бильбао, ну мы пацанами были – дрались, а сейчас вопросы надо как-то мирно решать.

      – Решай, – ответил тот. – О своих условиях я уже тебе сказал.

      – Решать не в моей власти. Садись в машину, проедем в одно место, я там тебя познакомлю с кем надо. Вы сумеете договориться.

      Бильбао взглянул на Коленьку. Тот покачал головой. Чех перехватил этот взгляд и истолковал его по-своему:

      – Если боишься ехать один, пожалуйста: бери с собой пару человек. Вполне возможно, вам тоже найдется работа, войдете в долю…

      Бильбао заулыбался. Засмеялись и парни, стоявшие вместе с ним.

      – Ты не понял, Чех. Я поначалу подумал, мы будем договариваться о том, чтобы вы сюда носа не совали. А ты о работе, о доле толкуешь. Это не для меня.

      – Может, отойдем на пару слов? – Чех хмуро оглядел крепких ребят, прибывших с Бильбао. – Мне кажется, ты просто кое-что не понимаешь.

      – Не понимаю – объясни. При всех. Я от них никогда и ничего не скрываю.

      – Ладно. – Чех вытащил сигарету, и по ней стало видно, как мелко дрожат его руки. – Когда из-за девок дрались – тут, Бильбао, базара нет. Кто победил, того и баба. А сейчас речь о деньгах идет. Вы лезете в наш карман, и все может закончиться очень даже печально.

      – Начнем с того, что в карман лезете вы, – сказал Коленька. – В карман тех, кто за прилавком стоит.

      Чех перевел взгляд на него:

      – У нас не принято вякать третьему, когда говорят двое. Стой и сопи в две дырочки.

      – У вас, значит, плохие порядки, – ответил ему Бильбао. – А теперь слушай меня. Садись со своей кодлой и побыстрее уезжай отсюда, а то у моих руки уже чешутся. И запомни: все, что я сказал, остается в силе. На этот рынок вы дорогу забудете.

      – Не я решаю, но слова твои передам кому надо.

      Орда нехотя расступилась, пропуская к красному «москвичу» одетых в черное налоговиков. Последним из них шел толстомордый.