Война, которой не будет?. Александр Геннадьевич Алдр Саг

кто-то недобитым. Сейчас бы покурить, спокойно притулившись в безопасном уголке. Но то только мысль из забытых времен, – курить, как ни странно, не хочется, пусть и бросил такое дело вроде совсем недавно. Пульс чуть учащенный, но ровный, не зашкалила доза адреналина в крови ровно и не убивал себе подобных. Просто выполнил неприятную, но привычную работу. Ну, а слегка запыхался, так от разряженного воздуха высокогорья, который не успевает вентилировать когда-то бездумно прокуренные легкие….

      Бляха медная солдатская! А это что за гроб зелененький на колесиках притулился у стеночки ранее не наблюденный. Узрел бы допреж, никогда бы в теперяшнюю авантюру не сунулся. Вон с башенки пушечка прямо в лоб целится. Аж волосы от загривка и до самого зада встали дыбом. Было б кому бабахнуть, давно бы стал прибабахнутый. Нет вдрызг разбабахнутый. С прибабахом уже сейчас все нормально, поскольку этакую заварушку затеял, толком не оглядевшись. А ить должен был мозгой жулькнуть откель столь народу приперлось. Явно не на одном мелком грузовичке. Вот ведь верно, мол, дуракам прёт….

      Из-за горящего пикапа достигает его невероятно обострившегося слуха негромкий стон. Осторожно, держась подальше, обходит Вовчик чадящее железо, зорко посматривая по сторонам. Улица немноголюдная в любое время, теперь вымерла, как, вон те трое, распластавшиеся в неестественных позах, но им неудобства это, похоже, не доставляет. Только у стены дувала, еще один незамеченный раньше, но это из-за образовавшегося металлолома, сидит раненый солдатик. Еще живой, но вряд ли жилец на этом свете. Что-то крепко вошло в его живот, и теперь громко всхлипывая, мальчишка судорожно пытается руками удержать толчками вытекающую из него бурую кровь.

      – 

      Не я тут первый придумал, мол жизнь нынче ничего не стоит, а солдатская вообще с минусовым балансом. Так что прости, парниша, но ты зря приехал сюда – говорит Васькин, и поднимает свой почти игрушечный автомат. Солдатик вряд ли знает расейский язык, но видимо понимает все и с суд

      орожным вздохом зажмуривает глаза.

      Только выстрела не последовало. Опять кончились противные, столь редко встречающиеся патроны. Тогда майор поднимает валяющийся рядышком, даже не снятый с предохранителя автомат ханя.

      – Понимаешь, браток, в моей войне пленных не берут, потому умри легко, – изрекает майор, и резко досылая патрон в патронник, стреляет прямо в широко распахнувшиеся наполненные болью и укором глаза солдата.

      Горячий воздух недолго звенит от выстрела, и вокруг по-прежнему тихо. Но нет, это не та тишина. Слышно теперь потрескивание чего-то тлеющего в кузове автомобиля, а можно дослушаться и до приглушенного женского и песьего воя, доносящегося из недр двора дома свежепредставившегося аджика. И так холодно вокруг, несмотря на далеко не прохладный, хоть и предзимний, но солнечный денек. И время, едва воспрянув из небытия, тут же заснуло в своем неровном беге. Может и оно, и весь мир умер, как вот этот молодой солдатик с застывшим