Городище. Леонид Васильевич Доброхотов

вышел другой пожилой человек и тоже вперил свой взгляд в объект. Брови толстяка сделали гневную галку от ревности, но постепенно перешли в горизонталь и, наконец, встали домиком от удивления. Он засунул два мизинца в рот и выдал громкое глиссандо. Владелец жука оглянулся, прощупал глазами панораму слева направо и остановился на свистуне, который махал ему рукой. Наконец он заулыбался, ответил коротким свистом без приспособления пальцев и направился к знакомому.

      – Привет, Блюм, – вскочил и подал пятерню Архивариус. – Как ты полысел!

      – Привет-привет. А у тебя брюхо раздалось! – попытался нанести контрудар авангардист.

      – Так это прибыль, а у тебя убыль.

      Впрочем, Блюм для своих лет, выглядел неплохо. Немного ссутулился, похудел, полысел, но дерзкая постановка головы и надменный лордовский взгляд оказались неподвластны годам. Бархатная куртка, несмотря на изрядную поношенность, своим старинным изысканным покроем ещё более прибавляла ему аристократизма.

      – И усы свои зачем-то так кардинально убавил.

      Авангардист действительно сбрил оба кончика усов, и они сузились до чаплиновского пятна под носом.

      – Демократизировал обе стороны, – пояснил он.

      – Теперь ни ввысь, ни вглубь? Понятно.

      Вдруг они замолчали, как в театре после третьего звонка, уселись на скамейку и начали вместе созерцать объект.

      А со стороны объекта на них смотрели два невидимых, цепких глаза.

      – Как всё интересно начиналось, – шепнул Архивариус.

      * * *

      Пустырёва пришла домой в раздражении, что выражалось в резкости её движений и громком хлопке входной двери. Она зашла на кухню и хотела зажечь газовую конфорку, но в гневе бросила спичечный коробок на пол: плита была запачкана.

      – Нет, это невозможно! – твёрдо сказала она и решительно направилась к комнате Панкрата.

      Ударом ноги Пустырёва отворила дверь. Дед в это время лежал на диванчике и рассматривал журнал «Плейбой».

      – Сколько это может продолжаться? – закричала она. – Я уже замучалась отмывать после тебя плиту! Нет памяти, так сиди на кухне и следи за своей баландой, чтобы не убежала! Да хоть бы оторвался! Ноль внимания! Выпишу я тебя скоро из квартиры! За грязь, за нарушение тишины и прочие хулиганства! Сейчас же пойду и напишу заявление! Пойдёшь жить на улицу к бомжам! Ясно?

      Панкрат лежал и непонимающе моргал глазами.

      – Что зенками хлопаешь? Ты когда последний раз полы мыл?

      Она пошла в ванную и, налив ведро воды, поставила его у открытой двери Панкрата.

      – Тряпку в руки и вперёд! – скомандовала она. – Долго мне ждать?

      Панкрат с трудом перевёл тело в сидячее положение и тихонечко заскулил:

      – У-у-у… никому я не нужон… у-у-у… где ты, моя старуха?..

      – А кому ты можешь быть нужон? – перебила его Пустырёва, сделав акцент на неправильном ударении Панкрата. – Детей не народил, один катался, как сыр в масле! Вот и некому о тебе позаботиться! Мотай-ка в дом престарелых! Там много таких, как