Хронограф. Анна Кондакова

мне и уже не лезет с идиотскими советами – «постарайся себя не покалечить, малявка» – или техникой безопасности. Стоит чуть поодаль, помалкивает – иными словами, не раздражает.

      Я стреляю с восьми лет. Впервые тир мне показал отец, когда он ещё пытался соответствовать статусу родителя. Точнее – отец притащил меня в парк аттракционов, а я сама увидела тир. Старенькие винтовки, лежащие на стойке. Крутящиеся мишени-уточки. Мягкие игрушки, которые можно было получить за шесть метких выстрелов.

      Разумеется, я промазала шесть раз из шести, но руки запомнили ту дрожь от отдачи, когда пуля разрезает воздух и несется прямиком в цель. Всё исчезает – звуки, голоса, мысли, – если концентрируешься на мишени. Секунды замедляются. Есть только ты и точка за прицелом.

      Отец не разрешал мне стрелять, но и не запрещал. В десять лет я записалась в охотничий кружок и вскоре обставила на районных соревнованиях мальчишек-старшеклассников. В тот день меня поздравляли какие-то незнакомые люди, потому что сестра с отцом не пришли на стрельбище. Им всегда было плевать на моё увлечение, да я и не жаловалось. Когда мы переехали в Питер, я нашла в интернете этот клуб, и вначале инструктор посылал меня куда подальше, но в итоге смирился.

      – До свидания, – говорю ему, стягивая наушники.

      – Ага, до встречи, малявка.

      Домой я возвращаюсь к полудню. Можно, конечно, пошататься до четырех часов где-нибудь в пригороде, но зачем? Сестра не станет ругаться из-за прогула. А даже если станет…

      Плевать.

      Что хочу, то и делаю. Не ей учить меня жизни.

      Как же всё-таки тихо. Одиночество вновь давит на плечи, вспоминаются обидные слова Макса. «Полный ноль», – вот кем он меня считает. Нет, Макс, ты ошибаешься. Я – не ноль, а охотница. Та, которой предначертано очистить Санкт-Петербург от грязи!

      Любопытство съедает меня, вгрызаясь острыми зубами в затылок. Как же страшно, как же бесконечно волнительно от тех событий, что наполнили наши с сестрой судьбы. На цыпочках я крадусь к кабинету. Дверь закрыта, но не на замок. Достаточно надавить на ручку, потянуть на себя…

      Нет ни кровати, ни матраса – голый пол и раздетый Денис на нем. Худой, угловатый, утыканный проводами. Те тянутся змеями к громоздкому оборудованию на столе, а оно издает монотонный писк раз в три секунды. Денис раскинул руки в стороны. Не двигается, и грудь не вздымается. Его губы и нос измазаны запекшейся кровью. Сестра стоит боком ко мне, но я вижу, как заострились – сильнее прежнего – черты её лица. Взгляд полубезумен. Губы неразборчиво шепчут что-то ей одной понятное, а руки водят по воздуху, будто черпают воду.

      – Шин… хроно… каф… нун, – доносятся отголоски фраз на незнакомом языке.

      Мои кошмары как никогда реальны. Размеренный ритм чтения, точно заклинание, вспенивает кровь. Вот бы встать подле сестры и произносить непонятные слова за ней следом, вот бы раствориться в магических переливах чужеродного диалекта. Есть в этом что-то неправильное, но я не могу оторваться: смотрю, затаив дыхание. Внезапно Денис содрогается всем телом, а в руках