Хронограф. Анна Кондакова

бы? Неужели я не смогу совмещать охоту и личную жизнь? Я наконец-то – впервые за долгие годы! – счастлива, а сестра пытается разрушить это?

      Она попросту мне завидует!

      – Ты не заставишь меня бросить Макса, – скрежещу зубами.

      Ева склоняет голову набок, оценивая меня. Сканирует. Изучает так, что хочется забраться под стол, а лучше – лопнуть мыльным пузырем, только бы не ощущать на себе её убийственного взгляда. Она становится копией отца: жесты, интонации – и это начинает меня пугать.

      – Даже не пытаюсь. Пойду-ка я спать. И ещё… – оборачивается в дверях. – Не беспокой нашего гостя. Он нестабилен, и любое потрясение может оказаться критичным для его нервной системы.

      Сестра уходит, не прощаясь.

      Целую вечность я плетусь от столовой до своей спальни, что притаилась в глубине второго этажа. Лабиринт из коридоров и закоулков, винтовых лестниц всегда вызывал во мне особый трепет. Когда мы только въехали в особняк, я обмерла от страха: узкие окна, толстые стены, высоченные потолки, гобелены и громоздкая мебель, оставленная предыдущими владельцами. Именно такими мне представлялись средневековые замки. Отец наполнил дом технологиями, выбросил всё старье, расчистил проходы – но не смог выветрить дух затхлости, въевшийся в кирпичные стены.

      Проходя мимо комнаты Евы, останавливаюсь. Изнутри доносится приглушенная музыка: плавное звучание виолончели и нагнетающий удар по клавишам фортепиано. Сестра всегда слушает классику, когда злится. Ничего страшного, пусть остынет. Когда-нибудь она поймет меня. Чуть позже, но обязательно поймет. Ева лишь изображает из себя деспотичную хозяйку, но она всё та же, в обнимку с которой я ревела в детстве.

      Уж я-то знаю.

      ***

      Этим утром мне хочется жить! Вскакиваю с постели за секунду до будильника. Чищу зубы, булькая под нос прилипчивый мотив из рекламы. Хлопья, залитые жирным молоком, по-особенному вкусны, а по телевизору передают исключительно позитивные новости. Солнце льет золото на внутренний двор, пригревает нахохлившихся ворон, что облюбовали уличные фонари.

      Я влетаю в автобус и заранее улыбаюсь, предвкушая встречу с Максом, а заодно круглые от зависти глаза одноклассниц, когда мы с ним поцелуемся, никого не таясь. Он сидит в заднем ряду, у окна, куда таращится с особым интересом.

      – При… – начинаю я, но Макс перебивает, встрепав пятерней челку.

      – Тут такое дело. Вчера я погорячился.

      – То есть?

      – Ну… – мнется он. – Мы погуляли, я понял, что не очень-то хочу с тобой мутить. Извини, ладно?

      – П-почему?

      Голос срывается, да и внутри оборвалась какая-то ниточка. Удар сердца, и всё. Порванные концы нарывают, зудят.

      – Ты какая-то нудная. Ну, дружить с тобой ещё более-менее можно, а как девушка – полный ноль. Не в обиду, да? – не дожидаясь ответа, Макс утыкается взглядом в телефон, а я затаиваю дыхание.

      Надеюсь, что воздух кончится, а вместе с ним кончусь и я.

      Хуже и быть не может.

      Это конец.

      Обрыв.

      Как только мы подъезжаем к школе,