Лето, плавки, рок-н-ролл. Марта Кауц

он и на следующий день, и через день, и через неделю.

      Он волновался и пытался звонить сам, но ни один из известных ему номеров не отвечал. Даже пушистый друг умудрялся не попадаться на глаза, хотя блюдце с едой пустело регулярно. Небо же, обычно солнечное, хмурилось третий день подряд, и мужчина впервые за много лет почувствовал, что ему холодно. Холодно и одиноко. На улицу выходить категорически не хотелось, а радио всё чаще и чаще уходило в мир помех, лишая его последнего развлечения.

      И тут мужчина вспомнил об альбоме. Тот остался на столе, нетронутый. К нему не хотелось прикасаться совершенно: в голове тут же всплывало то самое «не смотри», и моментально пропадал весь настрой. Но сейчас скука и любопытство взяли верх. Он сел за стол, нерешительно погладил потрескавшуюся обложку и медленно перевернул её.

      Застывший мир тут же пришёл в движение, ждавший этой неотвратимой минуты долгие-долгие годы.

      Имя.

      ***

      Когда-то давно, ещё будучи подростком, он поспорил с девочкой на морском берегу, что заплывёт за границу, очерченную полосой буйков. Была поздняя осень, но он плыл. Плыл, чувствуя на коже неприветливо-холодное касание воды, но ночной воздух был гораздо холоднее. Казалось, что даже мозг его сводит судорогой; ещё чуть-чуть – и он пойдёт ко дну, но упрямство и что-то ещё, обжигающе-горячее в груди, тянули его в глубину, дальше, ещё дальше…

      Она проиграла пари, и он получил свой поцелуй.

      Рыжие волосы, веснушки на плечах.

      Нескладная, долговязая и бесконечно тёплая.

      Имя, написанное в последней записке, принадлежало ей.

      «Видишь пятна? Одинаковые».

      Он закивал и, не отпуская фотографию, посмотрел на тыльную сторону ладони.

      «Мы так связаны. Ты и я. Навсегда».

      Родимое пятно.

      Его руки задрожали; кожа покрылась мурашками, словно вновь соприкоснулась с остывающей солью осеннего моря.

      Он помнил тепло руки с таким же пятном. Он держал эту руку крепко-крепко, и отпустил лишь раз.

      Этого оказалось достаточно.

      Она бежит по полю и смеётся, машет ему ладонью с родимым пятном.

      Мина.

      Война, которая, как он думал, закончилась, на самом деле только начиналась.

      Взметнулись рыжие волосы; рассыпались веснушки с её плечей осколками на его груди.

      И не было её больше.

      Не было детей. Не было внуков.

      Не было города с вечным летом и дразняще-близким морем, а за окном уже второй месяц тянулась зима, окутавшая землю чужой страны.

      Не было кота. Сердобольная соседка заходила в гости, ставила чайник и каждый раз мыла блюдце, но не решалась убрать его совсем, боясь потревожить покой несчастного, выжившего из ума старика.

      Были только альбом, три медали, россыпь шрамов на груди да кусочек родного неба в пустых глазах давно умершего солдата.

      ***

      Пропел дверной звонок, и квартира вмиг наполнилась смехом: приехали дети с внуками,