Память воды. Апокриф гибридной эпохи. Книга третья. Артур Аршакуни

                      чувство ревности

      а не ты, пришлый.

                                                           кольнуло его, и в воду они шагнули вместе. Он прибавил шагу, оттесняя чужака, с мстительной радостью отмечая, что тот не ропщет, согласно пристроившись за его плечом.

      Так они шли, друг за другом,

      И тогда ликование захлестнуло его – перед новым, неизведанным еще им действом,

                                               невольно повторяя движения,

                        и он присвистнул неслышно и озорно, по-мальчишески, и еще, уже требовательно,

      одинаково погрузившись в воду сначала по колени,

                                                                              с тою же, но теперь более полной мстительной радостью увидев, как от кустов сорвался голубь и по пологой дуге прочертил воздух к нему

      потом по чресла,

                                                           и отпрянул к отливающей солнцем голове, и подлетел снова, и снова отпрянул

                              потом по пояс, и вновь затем

      и завис, трепеща, над ними обоими.

                                                                               согласно и неотвратимо вырастая, все ближе, все ближе и ближе.

      Толпа подалась и ахнула.

      Ха-мабтил смотрел, не сводя глаз, смотрел на это красивое, точеное лицо с мягкой, слегка заостренной бородкой, со смутно узнаваемой линией рта, капризной линией рта, напоминающей о том времени, когда Ха-мабтил не был Ха-мабтилом, а был просто Иоханнаном, о мальчишеских драках и мертвых голубях,

      Или горлицах?

                                                                          не принесенных в жертву,

      Нет, голубях.

                         а мертвых, мертвых,

      Или горлицах?

                                                           капризной линией рта в бурых ржавых пятнах, и он, не Ха-мабтил, а он, Иоханнан, – он съежился по-детски, тоскуя под грузом опрокинутой на него собственной жизни, когда рядом с красивым и точеным и порочным осознанием своей красоты надменным лицом появилось второе, сводящее с ума безнадежностью своей половины, нет, даже не безнадежностью своей половины сводящее с ума, а взглядом – внимательного, строгого, пытливого, не от этой земли, не от этой воды и не от этого неба вскормленного глаза второй половины лица.

      И они согласно склонили выи перед ним, и ладони рук его одновременно вылили на их темена воду из реки, и, пока он пребывал в смятении, уста складно огласили привычные слова. И затем они оба вышли из воды – встречь толпе, а Иоханнан, Иоханнан-Ха-мабтил, остался, задумчиво рассматривая свои ладони, с которых продолжала каплями стекать вода крещения.

      Итак, они вышли, оглядываемые десятками глаз в упор, встык, на излом, и доброхот из эллинов уже объяснял новообращенным, что теперь им обязательно – так полагается – надо пройти пост,

      – Пост? – сказал Ииссах и облизал соленые губы. – Какой пост?

      пост, четыре десятка восходов и закатов воздержания плоти и испытания ее искушающим постом,

      – Да будет так, – сказал