Чесменское сражение. Граф Орлов против Хасан-бея. Владимир Шигин

послал на арсенал наряд присмотреть годные пушки. Во главе наряда исполнительный лейтенант Мельников. Назначили на арсенал и Ваську. Добрались туда матросы по растаявшему снегу. Казенные башмаки противно хлюпали в сочной весенней грязи. У арсенала часовой, спасаясь от дождя, накинул на себя дырявый мешок. Человек не человек, пугало не пугало.

      На складах пушек пропасть, но, почитай, все перепорченные. Васька пушек не выбирал (не его ума дело), а таскал в телегу то, что уже было выбрано. Но таскать пришлось до удивления немного. Офицер дело свое знал отменно, каждый ствол ощупывал, достав зеркальце, высматривал, нет ли изнутри раковин или ржавчины какой.

      – К употреблению опасно! Волоките обратно!

      Знак годности – адмиралтейский якорь – накладывали редко. Ругался офицер, кулаками начальнику арсенала грозя:

      – Ты глянь, такой-разэтакий, что у тебя творится! Ты же тыщи стволов губишь, сволочь!

      Краснел чиновник от злости, огрызаясь в ответ:

      – Не оскорблять! Я дворянин потомственный и оскорбительств чести своей не потерплю!

      – Ах, ты еще о чести вспомнил! – разозлился вконец офицер и хвать за шпагу.

      Начальник арсенальный не стал ждать, чем все закончится, а, живот немалый подобрав, дал деру.

      Нахохотались матросы, глядя, как прыгает через лужи чиновник.

      А Ваське обидно стало, что не побежал за складским их офицер. Вспомнилось вдруг далекое: их деревня, барин толстый, точь-в-точь как этот. Чай любил во дворе пить да смотреть, как мужиков насмерть запарывают. А на Пасху созовет, бывало, сирот яичками крашеными одаривает, слезится…

      Жалко, что не побежал за складским офицером!

      Так и вернулись, почти без пушек. Ившин потом говорил, будто лейтенанта ихнего здорово капитан ругал. А Васька так понял, что ругался капитан потому, что тоже, как и он, толстых не любил.

      Как ни странно, но так оно и получилось. Когда, вернувшись с арсенала, доложился лейтенант Мельников, что отобрал лишь неполный десяток стволов, не сдержался Хметевский:

      – Что же ты, дружок, по мордасам не выдал чиновнику складскому за все содеянное в благодарение от флота российского?

      Потупился лейтенант Миша Мельников, сказал, желваками играя:

      – Виноват, боле сей конфуз не случится!

      Вечером перед самым отбоем собирались обычно на «Не тронь меня» матросы подле фок-мачты, где место для курения и разговоров уставом определено. Травили они байки флотские, пели песни любимые:

      Уж мне надобно сходить

      До зелена луга…

      Уж мне надобно навестить

      Сердешного друга…

      Вначале распевали песни грустные, неторопливые, потом побойчее да повеселее. Наконец кто-то не выдерживал:

      – Эх, веселое горе – матросская жисть! Давай круг, робяты!

      Расступались тогда матросы, подвигались, давая простор плясуну. А тот как присвистнет, притопнет и пошел наяривать, только доски палубные гнутся! Вот еще двое не выдержали, тоже в круг повыскакивали.

      – Давай, «фока», жарь,