Технология власти. Абдурахман Авторханов

масштабу – политическому и теоретическому. И, с точки зрения этого масштаба, нам казалось, что «Калиныч», хотя и симпатичный старичок, но как политик чужая тень, а как теоретик – круглый нуль. Впрочем, визит «президента»– тоже событие для Института. Мы готовы были снисходительно выслушать и Калинина.

      Я занимал комнату в общежитии ИКП на Пироговке. Чтобы не опоздать на важную лекцию, я приехал на полчаса раньше. И неожиданно для себя застал Институт в великом трауре.

      В коридорах толпились студенты и тихо, почти шепотом, разговаривали о чем-то таинственном. Профессора успели побриться, но веселее от этого не стали. Торжественная печаль переживаемого момента лишь еще резче подчеркивалась видом их свежевыбритых лиц. Они говорили на темы истории древних вавилонян – «беспартийная» тема, казалось, была нарочито выбрана, чтобы уйти подальше в глубь веков от неприятной современности. Уборщицы, уже в белых халатах и красных платочках, поглядывали исподтишка то на студентов, то на профессоров, явно недоумевая, чего это люди повесили носы накануне столь великого события.

      Только наш всеобщий любимец – швейцар Дедодуб – стоял на своем «революционном посту» спокойно и невозмутимо. Не без важности любил он повторять:

      – Честно служил четырем царям и всех четырех пережил.

      – Последним был Николай Кровавый. Сколько же вам выходит тогда лет, Дедодуб? – спросил я его однажды.

      – Последним был Ленин, – увильнул он от прямого ответа.

      Между прочим, когда я начинал просвещать Дедодуба, говоря, что Ленин вовсе не был царем, а был самым обыкновенным человеком, которого революция избрала своим вождем, старик ехидно улыбался, приговаривая:

      – Да, Николай был человеком, Ленин был человеком, я тоже человек. А вот вы книжники, талмудисты. В книжках родились, в книжках и умрете, не послужив ни царям, ни людям, ни даже себе самим… Ох, жалкий народ этот книжный народ…

      Но сегодня Дедодуб был именинником и готовился с достоинством открыть дверь перед пятым царем – Михаилом Ивановичем Калининым. Траур Института до него явно не доходил.

      Между тем, Институт все больше погружался во тьму.

      Порывшись некоторое время в эмигрантских газетах в парткабинете, я направился в актовый зал. Шептавшимся по углам я на ходу бросил:

      – Скоро шесть, пойдемте на лекцию.

      Но зал был наглухо закрыт. У входа караулило незнакомое мне лицо в штатском. Я вернулся к толпе и спросил:

      – В чем дело? Будет лекция?

      Никто не обратил внимания на вопрос. Только мой друг Сорокин подошел ко мне и едва слышным голосом процедил сквозь зубы:

      – Дело плохо, очень плохо.

      – А именно?

      – Не знаю…

      – Почему же ты думаешь, что плохо?

      – Не думаю, а знаю.

      – Так говори же, в чем, в конце концов, дело?

      – Не знаю.

      Отчаявшись узнать у Сорокина что-либо путное, я направился в учебную часть. Наша секретарша Елена Петровна, всегда веселая и предупредительная,