Тихий дом. Элеонора Пахомова

с улыбкой на часы-шпаргалку, которые неприметным черным квадратом притаились у Игната на запястье. Но на дополнительных вопросах завалил его с треском, похоже, получая от процесса немалое удовольствие. «А про это я рассказывал на третьей лекции… а про это на седьмой… а этой теме был посвящен коллоквиум…» Понял тогда Тищенко, что под видом заиньки притаился чистый зверь. И главное – сидит, улыбается, смотрит так ласково, по-отечески. Умиляется тому, как взмокший ответчик покрывается ранней нечаянной сединой. Одно слово – садюга. «Ну и что мы, Игнат, будем с вами делать?» – спросил тогда Погодин скорей доброжелательно, чем строго. Но первокурснику эти слова показались зловещим шепотом.

      – Я все выучу, Мирослав Дмитриевич. Честно!

      – Так уж и все? – Удивленно повел бровью тот: – Знаешь что? За семестр пробел в твоих знаниях образовался большой. Сильно сомневаюсь, что ты сам его наверстаешь. Давай-ка ты походишь ко мне на дополнительные занятия в частном порядке, поставлю пересдачу автоматом. Можешь, конечно, сам готовиться, но гонять буду по всему пройденному за семестр материалу.

      – Сколько? – тихо уточнил Тищенко, изменившись в лице.

      – Что сколько?

      – Стоит одно занятие?

      – Нисколько. Будем считать, что с моей стороны это проявление социальной ответственности. Благотворительность, так сказать.

      Игнат, казалось, ушам своим не поверил, пытаясь сообразить, в чем же тут подвох. Первым делом он подумал о том, что настойчивое предложение посещать частные уроки – не что иное, как вымогательство педагогом взятки за оценку, ловко замаскированное под репетиторство. Однако ни на первом, ни на втором, ни на третьем занятии Погодин так и не поднял вопрос об оплате. Он спокойно и непринужденно разжевывал Игнату учебный материал и отпускал с миром. Заинтригованный Тищенко по-тихому навел на факультете справки и выяснил, что Мирослав Дмитриевич Погодин, оказывается, мажор, олигарший сын и в тех жалких крохах, которые, в принципе, может вытрясти из скромного семейства своего ученика, уж точно не нуждается. Даже если каждый член семьи Тищенко продаст по почке. «Чего же он от меня хочет? – недоумевал Игнат, наблюдая за тем, как педагог тратит на него свое свободное время, исправно появляясь в аудиториях в назначенное время: —Скучно ему, что ли?»

      Отчасти это было правдой. Погодин действительно искал для себя новое занятие. После недавних потрясений в Тибете он не был готов к одиночеству в тех масштабах, которые прежде казались ему нормой. Оставаясь наедине с собой, он неизменно начинал думать о случайных и бессмысленных смертях, свидетелем которых ему пришлось стать. О детском удивлении в глазах человека, врасплох застигнутого пулей. О холодном черном брезенте, небрежно брошенном на труп того, чья жизнь была примером для него самого. О сотнях, а может, и тысячах других жизней, оборванных по прихоти человека, возомнившего себя вершителем судеб. Человека, который был ему не чужим. И чем навязчивей