Тихий дом. Элеонора Пахомова

обращались так, но странным образом даже впервые услышанная эта интонация не давала простора воображению – ее узнала не память, а нутро, – и вместе с ней в самую глубь материнского естества проник иррациональный цепенящий ужас, осознание беды. Собеседник не озвучил еще самого главного: «К вам обращается участковый уполномоченный полиции сержант Самойлов…», а перед ней уже поплыл морок, окружающее пространство поменялось в цвете, все, чего касался взгляд, подернулось патиной, пошло трещинами, будто из привычного мира Лаптеву выбросило в страшное неживое зазеркалье. На словах же «С вашей дочерью произошел несчастный случай. Вам необходимо приехать на опознание» мир вокруг изменился необратимо и окончательно. Навсегда.

      И сейчас, когда дверной замок снова предательски лязгнул эхом ее прошлой, как она теперь понимала, самой счастливой на свете жизни, Ирина Петровна не находила в себе решимости перешагнуть порог. Ведь там, за дверью, ее поджидает очередная неистовая атака пронзительной боли при взгляде на то, что напоминает о дочери. С уходом Лизы эта боль как глупое, назойливое животное поселилась в ее квартире, всякий раз нетерпеливо поджидая возвращения хозяйки под дверью, чтобы наброситься. По форме боль походила на сюрикен – металлическую звезду с заточенными лучами, метательное оружие якудза. Маленький диск с причудливыми изгибами лопастей, который, поддавшись вращательной силе, превращается в мясорубку.

      Каждый раз, когда Лаптева открывала входную дверь, в проеме возникала привычная картина. Раньше этот вид казался ей приевшимся до неразличимости, а теперь всякая мелочь и деталь сделались выпуклыми и броскими, обрели новый смысл. Прямо по курсу – коридор на кухню, бездверный арочный проем и стул, стоящий боком к столу и спинкой к стене. Именно он был с детства облюбован Лизой. Она взбиралась на него как на топчан, поджимая ноги – правую под себя, а левую ставила стопой на сидушку так, что худенькая коленка маячила на уровне подбородка. Возвращаясь с работы, Ирина Петровна часто заставала ее на этом самом стуле – отворяла дверь и первым делом видела дочь в присущей ей позе, с кружкой в руке. Заслышав копошение в замке, Лиза поворачивалась на звук, и Ирина Петровна наблюдала быстрое движение длинной, тонкой, как у утенка, шеи, воздушный росчерк острого подбородка, взгляд серых глаз с васильковым рисунком на радужке.

      Конечно, взрослея, Лиза менялась. С годами из улыбчивой девочки с ясной радостью в глазах она постепенно превращалась в задумчивого подростка. Внешне становилась выше и тоньше, светло-русые волосы, большую часть ее недолгой жизни заплетенные в косу или распущенные по плечам, укладывались в разные, все более короткие стрижки, пока однажды Лаптева не увидела дочь с черным каре и ровной челкой до самых бровей. На этом контрасте васильковый рисунок на радужке засветился ледяной синевой.

      Испугалась ли Лаптева такой перемены? Возвращаясь мысленно к тому моменту, она не могла ответить на этот вопрос. Она вообще плохо умела разбираться в собственных переживаниях,