Не отпускай. Харлан Кобен

анальник значит не то же самое? – Элли подается вперед. – Как бы то ни было, Синди Монро напомнила нам, что, технически говоря, главные страницы были отданы выпускникам.

      – А Лео и Дайана умерли до выпуска.

      – Да.

      – Элли…

      – Что?

      – Мы можем теперь перейти к сути?

      – Два сэндвича с проколотой глазуньей, – говорит Банни и ставит перед нами тарелки. – Приятного аппетита!

      От сэндвичей поднимается аромат, который попадает в ноздри, теребит желудок. Я тянусь к сэндвичу, аккуратно беру его обеими руками, откусываю. Желток начинает растекаться по хлебу.

      Амброзия. Манна. Божественный нектар. Выбирай термины сам.

      – Не хочу погубить твой завтрак, – произносит Элли.

      – Элли…

      – Отлично. – Она открывает ежегодник на странице, которая почти в самом конце.

      И я вижу тебя, Лео.

      На тебе моя поношенная спортивная куртка, потому что, хотя мы и близнецы, я всегда был крупнее. Кажется, я купил эту куртку в восьмом классе. Галстук отцовский. Узлы ты категорически не умел завязывать. Тебе галстуки всегда завязывал отец, делая это с изяществом. Кто-то попытался уложить твои непокорные волосы, но они плохо слушались. Ты улыбаешься, Лео, и я не могу удержаться, улыбаюсь тебе в ответ.

      Я не первый, кто преждевременно теряет брата или сестру. И не первый, кто теряет брата-близнеца. Твоя смерть стала катастрофой, но моя жизнь на этом не кончилась. Я восстановился. Вернулся в школу через две недели после той ночи. И даже участвовал в хоккейном матче в следующую субботу против «Моррис Ноллс» – это пошло мне на пользу, хотя, вероятно, играл я с чрезмерной яростью. Получил десятиминутное удаление за то, что чуть не вмял в стекло одного из команды противников. Тебе бы это понравилось. Я, конечно, был слишком мрачен в школе. Несколько недель все относились ко мне с повышенным вниманием. Когда у меня снизились отметки по истории, я помню, миссис Фридман по-доброму, но твердо сказала мне, что твоя смерть меня не оправдывает. Она была права. Жизнь продолжается, как ей и следует, хотя она и стала кошмаром. Когда ты скорбишь, у тебя, по крайней мере, есть что-то. А когда скорбь утихает, что остается? Ты продолжаешь жить дальше, но я жить дальше не хотел.

      Оги говорит, что я поэтому одержим подробностями и не хочу принимать то, что очевидно другим.

      Я смотрю на твое лицо. Когда я начинаю говорить, голос мой звучит странновато:

      – Почему ты мне это показываешь?

      – Ты посмотри на лацкан Лео.

      Элли протягивает руку над столом и показывает пальцем на маленькую серебряную булавку. Я снова улыбаюсь.

      – Скрещенные «К», – говорю я.

      – Скрещенные «К»?

      Я все еще улыбаюсь, вспоминая твое глупое увлечение.

      – Это называлось Конспиративным клубом.

      – В вестбриджской школе не было Конспиративного клуба.

      – Да, официально не было. Предполагалось, что это нечто вроде тайного общества.

      – Значит, ты об этом знаешь?

      – Конечно.

      Элли берет в руки ежегодник. Открывает на