Мертвецы не катаются на лыжах. Патриция Мойес

себе выпить еще по чашке кофе.

      На улице Эмми схватила мужа за руку.

      – Ну давай, колись. Что они говорили? Я умираю от любопытства.

      – Я всегда считал, что ты не интересуешься сплетенями, – укоризненно заметил Генри.

      – Не занудствуй. Рассказывай.

      Тиббет ухмыльнулся.

      – Ладно. Ты не единственная, кто не считает Марию Пиа пай-девочкой, – сказал он. – Из их разговора можно было понять, что они хорошо знали ее в Риме, до замужества. И Франко ди Санти они тоже знали. Скорее всего, у него – ни гроша, и они думают, что баронесса ходит по краю пропасти: судя по всему, с ее мужем шутки плохи.

      – Я это сразу поняла. Стоило только взглянуть на него… – Эмми едва заметно передернула плечами. – Бедная Мария Пиа.

      – Интересно, почему она вышла за него, если так ненавидит? – задумчиво произнес Генри.

      – Может, на самом деле она его и не ненавидит…

      – Нет, ненавидит! Ты видела ее лицо там, в Инсбруке?

      – Да, но…

      – Мы пришли, – сообщил Генри.

      Они остановились перед маленьким тесным магазином, над которым красовалась вывеска «Разные товары». Товары действительно были очень разными. Огромные упаковки спагетти и макарон всех форм и цветов теснились рядом с гирляндами детских туфель, связанных наподобие луковых плетенок; красочные открытки (куда без них) делили прилавок с миндалем в сахаре и сыром; пармская ветчина источала соблазнительный аромат рядом с наваленными кучей солнцезащитными очками; изящные бутылки кьянти свисали на крюках вперемешку с салями, мортаделлой и ботинками-снегоступами. В магазине стоял густой смешанный запах чеснока, пыли, сыра и лакричных конфет. И нигде ни малейшего признака сигарет.

      Коренастая женщина за прилавком, в белоснежном, без единого пятнышка фартуке, взвешивала мясистые черные оливки на медных, начищенных до блеска весах. Ее волевое загорелое лицо было изрезано смешливыми морщинками, и она безостановочно болтала с покупателем – маленьким мальчиком в рваной полотняной кепке.

      – Eccoli![11] – Роза Веспи бросила еще пару оливок на и без того уже полную чашу весов и ловко скрутила бумажный кулек, из которого начал вытекать черный сок, как только мальчик сжал его своими маленькими пальчиками.

      – Синьора Веспи? – сказал Генри.

      – Si, Signore.

      – Non parlamo Italiano[12], – решительно вставила Эмми.

      – Ah, Inglese?[13] – просияла хозяйка магазина. – Sigarette Americano, no?[14]

      – Да, пожалуйста, – ответил Генри.

      Волна черных нижних юбок колыхнулась над прилавком, когда Роза Веспи, нырнув своим крупным торсом под него, стала шарить в темных недрах. Раскрасневшаяся, с победным видом, она возникла вновь, словно Афродита из пены морской, с четырьмя пачками «Кэмела».

      Генри протянул пятитысячную банкноту, которую недавно поменял в отеле. Роза закудахтала над ней и стала рыться в обшарпанном выдвижном

11

Здесь: ну вот (ит.).

12

Я не говорю по-итальянски (ит.).

13

А, вы англичане (ит.).

14

Американские сигареты, да? (ит.).