Русский Моцартеум. Геннадий Смолин

Как только уладим все формальности, после контакта наших людей с местными властями и так далее. И когда убедимся, что не поднимется ненужная шумиха. Поэтому надо всем лечь на дно, пока все не прояснится само собой. Будет вскрытие, состоится расследование. Я постараюсь получить копии всех отчетов, эпикризов, черт побери!.. Но факт в том, что ты оказался последним там, в особняке, и два наших ценнейших друга выведены из игры за одну ночь, Ганс. Плюс Хантер. Я с трудом припоминаю, когда нашим врагам удавалось подобное.

      – Вы правы, шеф, – сказал я. – Лучше мне было бы остаться в Берлине и любоваться потолком…

      В ту же минуту, как я произнес эту фразу, намереваясь всего-навсего сказать что-нибудь приличествующее моменту, я понял, что совершил ошибку. Я ощущал это даже по напряжению наступившего молчания.

      – Понимаю, – наконец ответил Сансаныч. – Понимаю, значит, тебе так кажется, Ганс. Что ж, это совпадает с выводами наших специалистов. Когда агент допускает серьезную ошибку, мы тут же анализируем его досье. Как только мне позвонили из Франкфурта-на-Майне, я связался с нашим спецотделом.

      Я сказал:

      – Я признаю свою вину, шеф. У меня и выхода другого нет – ведь эта пара мертва. А с моим досье все в порядке, шеф?

      – Не совсем, Ганс. С тех пор, как ты несколько лет назад вернулся к нам, – после того, как от тебя ушла жена, – ты почти не отдыхал. «Усталость» – диагноза наших док торов.

      Это их эпикриз или вердикт, если хочешь знать.

      – К чертям собачьим ваших докторов! – взорвался я. – Локальные конфликты в Средней Азии или кавказские события мы проходили без ваших медиков-психологов. Какая еще усталость! Разве я хоть раз просился в отпуск? Если не считать последнего раза…

      – Вот именно, – перебил меня Сансаныч. – Усталость и подсознательная обида – так резюмировал наш психолог из конторы. А также, как он выразился, комплекс сверхчеловека по Фридриху Ницше. Мне этот термин не по душе, Ганс, но я был свидетелем того, как меняются люди, которым их профессия дозволяет, заручившись именем могучего государства, быть безнаказанно сильными. Некоторое время спустя у них нарушается способность оценивать реалии вокруг себя, поскольку человеческая жизнь утрачивает в их глазах ценность.

      Я машинально хмыкнул.

      – Шеф, если вы предполагаете, что я, попав в такую переделку, сознательно засветился и уже работаю на БФФ или ЦРУ, тогда вы просто заблуждаетесь…

      – Я говорил о подсознательной обиде, Ганс.

      – Разумеется, – сказал я. – Спасибо. Приятно ощущать себя в подсознании предателем, шеф. Хорошо, если вы не против, то давайте оставим психоаналитический диспут на потом. Я буду отрабатывать запасные варианты, как и договаривались…

      Сансаныч чуть помолчал и жестко заметил:

      – Ты должен немедленно возвращаться домой и доложить мне лично о всех нюансах и обстоятельствах.

      Мне это не понравилось.

      – Но, шеф… – попробовал возразить я. – Эпизод с Эрикой Шнайдер отметает напрочь все ваши резоны.

      Сансаныч