Статьи по общему языкознанию, компаративистике, типологии. Виктор Виноградов

и полнота определения требует, чтобы определяющие признаки были необходимыми, достаточными и независимыми, т. е. невыводимыми один из другого. Если же возможность такой выводимости допускается, то определение не может претендовать на строгость и должно быть пересмотрено. Поскольку фактическим содержанием индоевропейской проблемы является доказательство наличия «лингвистической непрерывности» на некоторой территории – предполагаемой прародине индоевропейской конфедерации племен, – постольку постановка вопроса о племенах – носителях праиндоевропейского языка и о связи этого языка с определенными элементами первобытной культуры является, до решения данной проблемы, некорректной.

      Во-вторых, археологи, реконструирующие индоевропейский этнос по раскопанным археологическим культурам, не всегда отдают себе отчет в том, что они сами понимают под археологической культурой. Не случайно в последнее время вопросы терминологического характера все чаще начинают обсуждаться в археологической литературе. По мнению И. Н. Третьякова и А. П. Смирнова, именно эта неопределенность в понимании термина «археологическая культура», когда под последней понимается и отдельное племя, и совокупность племен и когда число и характер признаков, необходимых и достаточных для выделения самостоятельной культуры, определяются произвольно, – именно это отталкивает лингвистов от тесного сотрудничества с археологией (см. [Третьяков 1964: 6; Смирнов 1964: 8]). Спорить с этим мнением не приходится. Пока что в индоевропейских разысканиях археологов для лингвистов больше настораживающих, чем вдохновляющих моментов. Надо думать, что такое положение не будет вечным, но о более тесном плодотворном содружестве можно будет, по-видимому, говорить только тогда, когда археологи перестанут заниматься индоевропейской проблемой, ибо до сих пор эта проблема была и остается чисто лингвистической, и сетование В. Кучки на то, что «лингвисты не могут сказать ничего определенного о колыбели праиндоевропейцев» [Kóčka 1957: 106], совершенно безосновательно, так как поиски такого рода колыбелей не входят в задачу лингвистики. Что же касается археологических возможностей решения этой проблемы, то здесь лучше всего сослаться на высказывание одного из крупнейших наших археологов: «Надо, однако, прямо сказать, что нет доказательств того, что каждая археологическая культура соответствует особому, единому языку, а тем более диалекту, т. е. что каждая такая культура соответствует одному сложившемуся в это время племени» [Брюсов 1952: 23]. В самом деле, о чем, например, могут свидетельствовать так называемые поля погребений, играющие значительную роль в характеристике археологических культур? Если они означают общее кладбище, то популяции, их оставившие, должны рассматриваться на уровне родовой организации, т. е. на том уровне, на котором вопрос о языковой общности является иррелевантным [Морган 1934а: 43]. Исходя из определения археологической культуры, данного А. Я. Брюсовым [Брюсов 1952: 20], можно действительно