.

в Thee Experience, на Сансет-бульвар…, – Хана несколько раз пела в открывшемся весной, как его называли, психоделическом клубе. Лимузин вильнул. Она заметила в окне форда знакомый профиль:

      – Ерунда, что здесь делать Ирене, – Краузе целовал ее, – я устала, мне надо расслабиться…, – проводив глазами блестящую лаком машину, Ирена спокойно подумала:

      – Ей повезло. Эти…, – в форде удушающе пахло травкой, – никого не оставят в живых…

      Она велела:

      – Начинайте, – три девушки и парень что-то бормотали, – и помните о приказе великого гуру. Надо все разрушить до основания, мы слуги дьявола и делаем его работу…, – в полутьме их глаза казались совсем черными. Одна из девушек облизала губы:

      – Убей свиней, – затянула она, – убей свиней, убей свиней, – блеснули лезвия ножей, четверо вылезли из машины:

      – Убей свиней, – они раскачивались, – убей свиней…

      Взяв сумку с ручной кинокамерой, Ирена пошла за ними.

      Пасадена

      Стальной танк возвышался посреди выложенного кафелем зала. К дырчатой платформе вела металлическая лестница. Долговязый парень в синем халате, с редкой хипповской бородкой, заметил:

      – Обычно в них устраивают окна, но здесь стоит особая модель. Ты окунешься в ту же воду, что и твой ментор, то есть в соляной раствор…

      Побывать в камере сенсорной депривации Нику посоветовал профессор Фейнман:

      – Процедура высвобождает творческие силы человека, – сказал наставник, – ты сможешь совершить прорыв в диссертации…, – он искоса посмотрел на докторанта.

      Судя по представленным главам, Ник и так находился на грани, как думал Фейнман, прорыва. Несмотря на собственные Нобелевки, Фейнман и его коллега, профессор Гелл-Ман, тоже курирующий Ника, с трудом разбирались в его вычислениях:

      – У Марри еще нет премии, – поправил себя Фейнман, – однако ходят слухи, что он получит Нобеля этим годом…

      Девятнадцатилетний Николас Смит, по их мнению, мог легко претендовать на премию:

      – Профессор Эйриксен пытается создать общую теорию поля, – заметил Гелл-Ман, – но пока ему ничего не удалось. Если Ник пойдет дальше его учителей, – он со значением помолчал, – то мы можем получить теорию в ближайшие пять лет…

      Фейнмана, правда, беспокоил странный, как он думал, вид парня. Ник забросил доску для серфинга и скейтборд:

      – Непохоже, чтобы он стригся или брился, – юноша зарос буйной бородой, – и он очень бледный…, – лазоревые глаза Ника покраснели и слезились:

      – Погода хорошая, – осторожно заметил Фейнман при последней встрече, – не стоит все выходные сидеть в лаборатории или дома. Отправляйся на пляж, встань на волну, выпей пива в баре…

      Ник, казалось, его не слышал. Фейнман уловил неразборчивое бормотание:

      – Осталось немного, – губы парня шевелились, – мне надо доказать, что это возможно и я все докажу…, – Фейнман понятия не имел, о чем идет речь:

      – Я ни разу