Луна, луна, скройся!. Лилит Мазикина

мгновенно. Надо быть крайне осторожной.

      Когда я выхожу на перрон, сердце колотится отчаянно. Глупо, но мне казалось, что там, прямо на вокзале, стоит волнующаяся, злая толпа и высматривает среди пассажиров курносые лица. Конечно, ничего такого нет и в помине.

      Я беру такси прямо на вокзальной площади. Стараясь одновременно заикаться и пришепётывать, называю адрес и прошу включить радио. Мне не хочется болтать с шофёром. Мой чёртовы прусские согласные…

      – Тысячи депортированных людей всё ещё стоят на нейтральных полосах между границами Пруссии и Австрии. Вена отказывается принимать их или пропускать через свою территорию. Положение критическое, у некоторых депортантов нет тёплой одежды, почти никто не успел взять с собой еду при выселении. Галиция, Польша, Богемия, Моравия, Словакия, Королевство Югославия, Россия и Католическая церковь выражают официальный протест австрийским и прусским властям. Венский архиепископ обратился к пастве с воззванием собрать еду и одежду несчастным. Иудейская община Австрии также начала приём гуманитарной помощи в пользу депортированных. Галиция официально предлагает политическое убежище двум тысячам бывших прусских граждан из числа принятых Польшей и Россией. Богемия, Моравия и Словакия, также готовые принять пострадавших от произвола прусских властей, требуют от Австрии пропустить депортированных через свою территорию, – вещает радио.

      Что, многорогий меня сожри, вообще происходит? В голове не укладывается. Какая-то глупость, чушь. Как так можно поступать?

      – У вас родственников там нет? – спрашивает таксист.

      – Б-б-были в К-кёнигсб-б-берге. Но у н-н-нас т-т-телефонов д-д-друг д-д-друга нет… Н-н-не знаю, г-г-где сейчас.

      – Попробуйте отправить запросы в польское и российское посольства. Будем надеяться, не на австрийской границе они застряли.

      Я неопределённо мычу.

      У меня звонит телефон. Номер не определяется. Я скидываю.

      Таксист помогает мне вынести сумки на тротуар, и я оглядываюсь, пытаясь вычислить, какой подъезд дома мне нужен. Но навстречу мне уже спешат полная женщина и долговязый парнишка лет семнадцати.

      – Вы с поезда? – вполголоса спрашивает меня фрау. Лицо её напряжено.

      – Да, а вы…

      – Меня зовут Бина Барац, я его жена. Это наш сын Михась.

      «Его» очевидно значит – проводника. Долговязый Михась подхватывает мои сумки, и мы торопливо входим в подъезд.

      Уже в уютной, хотя и немного тёмной хатке я скидываю, наконец, капюшон, и представляюсь:

      – Лилиана Хорват.

      – Хорват? – переспрашивает удивлённо Бина. Она ожидала услышать несколько более немецкую фамилию.

      – Я прусская цыганка. Живу в Галиции с шести лет. Но у меня на лице, – я усмехаюсь, – этого не написано. Если бы ваш муж не предупредил меня, я бы так и вышла на улицу. Я же ничего не знала…

      – Просто ужасно, – с чувством произносит Бина. – Повсюду бьют немцев, хотя и половина из них не связана