Марсианское зелье. Кир Булычев

голубом овальном окне над головой обрисовывался круглый предмет, превышающий размером человеческую голову. Из предмета донесся голос:

      – Ну как там?

      Голос принадлежал маленькому директору ремконторы, которого так ловко поставила на место старуха Кастельская из музея. Предмет был соломенной шляпой, скрывавшей лицо Удалова.

      – Тут ход есть, – ответил другой голос, в стороне, неподалеку от Миши.

      По темноте елозил луч фонарика. Грубин начал исследования.

      – Там ход… ход… – шелестом донеслись голоса в толпе наверху. Голоса были далеки и невнятны.

      Миша Стендаль сделал шаг в сторону хода, но наткнулся на спину экскаваторщика. Спина была жесткая.

      Глаза начали привыкать к темноте. В той стороне, куда двигался Грубин, она была гуще.

      – Пошли, – сказал экскаваторщик.

      Миша по-слепому протянул вперед руку, и через два шага пальцы уперлись во что-то – испугались, отдернулись, сжались в кулак.

      – Тут стена, скользкая, – прошептал Миша. Шепот был приемлемее в темноте.

      Толстые, надежные бревна поднимались вверх, под самый асфальт. Комната получалась длинная, потолок к углу провалился. Дальняя стена, у которой стоял Грубин и шарил лучом, была кирпичной. Кирпичи осели, пошли трещинами. Посреди стены – низенькая, перетянутая, как старый сундук, железными ржавыми полосами дверь.

      Грубин уже изучил дверь: замка не было, кольцо кованое, но за него тяни не тяни – не поддается.

      – Дай-ка мне, – сказал экскаваторщик.

      – Нет, – возразил Миша Стендаль. – На это мы не имеем права. У нас нет открытого листа. Надо хотя бы сфотографировать.

      Миша Стендаль читал незадолго до этого книгу про то, как была открыта в Египте гробница Тутанхамона. Там тоже были дверь и исследователи перед ней. И момент, вошедший в историю.

      – Мы не на раскопках, – возразил Грубин. – Там, может, тоже земля. И конец нашему путешествию.

      – Чего уж! – сказал Эрик. – Директорша велела посмотреть, так мы посмотрим. Все равно Удалов своего добьется. Засыплет, и поминай как звали – у него план.

      Экскаваторщик присмотрелся к двери.

      – Ты фонарь держи покрепче. Не дрожи рукой. Сюда, левее…

      Он стал похож на хирурга. Грубин ассистировал ему. Миша Стендаль – студент-практикант, человек без пользы делу.

      – Она внутрь открывается, – сказал экскаваторщик. Нашел место, то самое, единственное, в которое надо было упереться плечом, и нажал.

      Дверь заскрипела жутко, ушла в темноту, кирпичи зашуршали, оседая, и экскаваторщик – береженого бог бережет – прыгнул назад, чуть не сбив Мишу с ног. Фонарь погас – видно, Грубин отпустил кнопку, – в подвале возникла грозная тишина, и все были оглушены звоном в ушах.

      – Что случилось? – спросил голос сверху. Голос был близок до странности. Вроде бы за эти минуты трое исследователей ушли далеко от людей, а тут, в трех метрах, Удалов задает вопросы голосом тревожным, но обычным.

      – Полный