Навстречу Мэй. Ирина Бэйли

все равно не было, а истязать себя ему больше не хотелось.

      На Оливии было пальто бежевого цвета и темно-синий шарф. Доносящийся с реки легкий бриз играл с ее абрикосовыми кудряшками. Она смотрела на листву под ногами.

      Зак долго не мог начать разговор, который запланировал вчера вечером, но беседа своим естественным течением сделала это за него. Он не задавал очевидных на его взгляд вопросов вроде «почему ты девочка и решила сочинять военные драмы» или «знаешь ли ты, дорогая Оливия, что это нелегкий вид кино, потому что сделать его качественным требует не только таланта сценариста. Уж кто-кто, а я это хорошо знаю».

      – Нас учат, что важно предугадывать, чего хотят зрители, как им дать то, что они надеются увидеть, – сказала Оливия. – У меня это не очень получается. Я не знаю вкусы людей.

      – Их и не нужно знать, Ливи. Ты всегда должна вести честный разговор со зрителем.

      – Честный?

      – Да, а не добиваться успеха любой ценой. Впрочем, и не получится. Это плохой старт и совсем негодное видение творчества.

      – А как же твои фильмы? Большинство из них были коммерческими.

      – Это так. Но я бы теперь ни за что не согласился снова так поступить. Заткнуть свой внутренний голос и делать то, что, например, говорят продюсеры. Это было нелегко. Но мой разум поглотила жажда славы. Я хотел снимать фильмы, и я их снимал. Любой ценой. Теперь же я знаю, что где есть цель заработать на зрителях как можно больше денег, там заканчивается творчество. Ты не следуешь тому, что хочешь сказать, ты хочешь преуспеть в том, что хотят слышать остальные. А это заведомо провальный план. Деньги не важны, их можно потерять. Важно то, что ты сделал. Этого у тебя никто не отнимет. Твои творения останутся с тобой навсегда и никогда не предадут. И мы не должны их предавать.

      Зак посмотрел на дочь. Она внимательно слушала его, не перебивая, терпеливо, и казалось, что она внемлет каждому его слову. Ему снова вспомнилась прошлая ночь. Кино, которое он снимал, было очень даже неплохим, но теперь казалось ему незрелым, неглубоким.

      – Не подумай, Ливи. Я ни о чем не жалею. Опыт есть опыт, и я рад, что пришел к тем мыслям, которые движут мною сейчас. Мы бы не узнали, что такое свет, если бы не познали тьму.

      – Ты считаешь, что познал тьму? – спросила Оливия, удивленно посмотрев не отца.

      – Несомненно.

      Он подумал, что еще неделю назад он думал, что больше никогда не познает свет.

      – А я всегда думала наоборот. Все мои воспоминания о тебе наполнены восхищением: мой отец известный режиссер. Я иногда даже запрещала себе думать об этом, чтобы совсем не загордиться, – улыбнулась Оливия.

      – Спасибо, Ливи. Но все гораздо серьезнее, мы как-нибудь обязательно поговорим и об этом. Так вот, творчество… Ливи, мне один мой приятель недавно предложил снять фильм. Так вот я бы хотел, чтобы ты слегка подкорректировала для меня свой сценарий. Да-да, и не смотри на меня так. Звучит ответственно, но когда-то тебе придется начать работать с именитыми режиссерами.

      – Что? – не дала ему