Суд. Василий Ардаматский

издали симпатизировал Лукьянчику, его удачливой судьбе. На сессиях горсовета, когда слово предоставляли Лукьянчику, в зале неизменно возникало оживление. Выступал он смело, с хлестким украинским юморком, вызывая то смех, то аплодисменты. Пожалуй, лучшего соседа по больничной палате Гурин не мог себе желать, по крайней мере, скучно не будет.

      – Ну что, прокурор, инфаркт? – тихо спросил, улыбаясь, Лукьянчик.

      – Выходит, что так, – ответил Гурин. – А я и не знал, что вы тоже здесь.

      – Откуда же знать-то? Бюллетеней о состоянии здоровья лиц среднего звена в газете не печатают. С нами все проще. Вчера навещал меня мой зам Глинкин. Рассказывает – позвонил Митяев: где Лукьянчик? В больнице. Что он там делает? Лежит вроде с инфарктом. Нашел время… и вешает трубку. Митяев в своем репертуаре. – Лукьянчик тихо и беззлобно рассмеялся. Председатель облисполкома Митяев действительно был человек сухой, исповедующий святую уверенность, что с людей должно только требовать. Но надо сказать, сам работал как вол и со знанием дела, за что ему прощали и его жесткость…

      – Давно лежите? – спросил Гурин.

      – Вторую неделю завершаю, а конца не видно. А вы?

      – Почти месяц. Лежал в палате, где воскрешают.

      – А-а! – рассмеялся Лукьянчик. – Я тут у нянечки интересовался, что это за палата. Она сказала – там вашего брата за ноги с того света на этот тянут. У меня главное – не ко времени: самый разгар стройки…

      – Болезнь, наверно, всегда не ко времени, – отозвался Гурин, вспомнив, что он так и не выступил на заводе.

      – Меня-то свалил скандал с моим бывшим стройуправлением. План первого квартала сорван, обнаружены приписки, а мой преемник Вязников оказался провокатором, говорит, что я критикую его за недостатки, которые в свое время сам в управлении насадил, и тому подобное. Я с ним схватился, и тут-то меня и трахнуло… – Лукьянчик тяжело вздохнул и замолчал.

      На самом деле все было совсем не так, как сказал он Гурину.

      В исполком уже давно поступали жалобы на начальника второго строительного управления Вязникова, что он ведет себя как удельный князь: не терпит критику, хамит подчиненным, поощряет подхалимов, а непокорных вынуждает увольняться. Лукьянчик мог бы решительно призвать самодура к порядку, но дело в том, что, уходя из стройуправления, он сам рекомендовал на свое место этого Вязникова, который при нем был главным инженером.

      После каждой жалобы Лукьянчик вызывал его к себе в исполком и с глазу на глаз воспитывал, пугал, советовал образумиться. Вязников слушал, не спорил, не оправдывался и произносил в ответ одно слово «учту»…

      И вдруг скандал. В исполком к Лукьянчику является бухгалтер стройуправления Когин, работавший там и при нем.

      – Иду в народный контроль с «телегой» на Вязникова, – объявил он.

      – Что случилось? – спокойно спросил Лукьянчик, хорошо зная бухгалтера, он был уверен, что тот попусту шум не поднимет.

      – Обнаглел ваш Вязников, – продолжал Когин. – Приписки