Сладкая женщина. Ирина Велембовская

Юрий мне что-то показать хочет.

      Они пошли по деревне, ветер гнал им в спину опавшие кленовые листья. Юра шагал чуть вразвалку, руки кинул за спину, изображая взрослого. Николай Егорович поглядывал на него и соображал, как бы его сегодня подстричь немножко. И если есть возможность, то и отмыть. Зарос парнишка, а ведь ему завтра опять в школу.

      Они вышли к сараям, стоявшим на отшибе, посреди сжатого, пустого овсяного поля.

      – Что же ты мне показать хотел? – спросил Николай Егорович.

      – Да ничего. Пусть они там себе разговаривают. А мы тут с тобой будем.

      Николай Егорович помолчал и сказал:

      – Хороший ты мальчик.

      Они присели на ворошок соломы. Из-под него выбежала мышка-полевка, но Юра не испугался.

      – А ты можешь свой глаз снять? – спросил он.

      – Могу.

      – Тогда ты лучше его не надевай. А завяжи глаз черной повязочкой. Всем будет понятно, что ты инвалид Отечественной войны. А так непонятно.

      – Ты думаешь? Ладно, сделаю.

      Юра посмотрел очень пристально на Николая Егоровича. И осторожно потрогал не очень чистыми пальцами его попорченную ранением щеку.

      – Только я боюсь, что тебе мама не разрешит: с глазом красивее.

      Николаю Егоровичу стало не по себе: ведь что-то он думает сейчас, этот рыженький пацаненок!.. Видел их с матерью вдвоем какой-нибудь час, а уже построил выводы. Но Николаю Егоровичу было радостно, что всего час потребовался, чтобы они с Юрой сошлись.

      Над голым полем промахали крыльями отлетающие грачи. Юра сделал движение руками, как будто целился в них. Большой нос его озяб. Он подобрал под солому ноги.

      – Сколько уж ты в деревне живешь? – спросил Николай Егорович.

      – Давно. Два года.

      Николаю Егоровичу Аня далеко не все рассказала относительно Юры. Он и сам родился и вырос в деревне, и ничего необычного в обстановке, которую он застал в доме у тещи, для него не было. Наоборот, ему, проведшему детство в крайней бедности, сразу бросился в глаза хороший достаток, только, пожалуй, порядка не хватало. Но было как-то тяжело, что они с Аней в Москве ходили по театрам, по гостям, а тут дичал этот малый в обществе бабки-нелюдимки. Ну ладно еще летом, туда-сюда побежит, в лес, на речку. А зимой-то как же они?..

      – Замерз? – спросил Николай Егорович Юру.

      – Нет, я мальчик не зябкий, – сказал тот, желая, видимо, продлить их разговор наедине.

      …Дома их ждал стол с ужином.

      – Ну что он там тебе интересного показал? – уже поладив с матерью, весело спросила Аня у мужа.

      – А это уж у нас с ним мужской секрет, – тоже весело ответил Николай Егорович.

      Они пробыли в деревне три дня. Больше Николаю Егоровичу с Юрой погулять наедине не пришлось: стенкой полил дождь, еще похолодало. Бабка топила печь.

      Юра пришел из школы и увидел, что мать собирается к отъезду. Он все еще не надеялся, что его возьмут с собой, и отнесся к этому внешне спокойно. Достал из сумки тетрадку с пятеркой и показал Николаю Егоровичу:

      – Еще одну получил.

      – Молодец!

      Аня сказала не без волнения:

      – Видишь,