Гугара. Анджей Дыбчак

и что он сейчас говорит?

      – Сейчас? – Покачал он головой и пошуровал кочергой. – Сейчас он колеблется.

      – Откуда знаешь?

      – Вчера в бане специально печку истопил и то же самое. – С тихим скрипом он закрыл дверцу печки и задвинул засов. Зажег свет, мне пришлось зажмуриться. – Ты хоть дал что духам, когда высадился на берег?

      – А что я им должен был дать?

      Он на мгновение задумался.

      – На твоем месте я пошел бы сейчас за дом и выбросил всё, что у тебя в кармане.

      Он поставил чайник на огонь. Я встал из-за стола, обулся, надел куртку и вышел. По мокрому дощатому настилу прошел мимо густых кустов картофельной делянки. У сортира сиганул через забор и преодолел кучу лежавшего за ним мусора. Передо мной открылось широкое пространство, поросшее густой травой. За ним черной стеной стояла тайга. Я, как в сказке, повернулся к лесу задом, достал из кармана горсть мелочи и что было сил метнул за спину. Послышалось глухое побрякивание падающих в траву монет. Я оглянулся и увидел, что вечер уже погрузил землю во тьму и лишь обложенное тучами небо бледно светилось. На небольшом деревце неподалеку я заметил промокшего ворона. Друг по несчастью, он мок вместе со мной и смотрел на меня.

      – Лучше поздно, чем никогда, – заявил Коля, попивая чаёк. Он встал из-за стола, открыл печь и взглянул на огонь. – Всё еще думает, – сказал он, закрыл дверцу печурки и налил мне чая. – Иди, сейчас новости будут показывать, – сообщил он и направился к телевизору.

* * *

      Тепло растекалось по костям, грело тело, укутанное в тяжелое одеяло и прикрытое для надежности покрывалом. Только лицом я еще ощущал холодное дыхание ночи, которому я предавался с удовольствием человека, не поленившегося обезопасить себя толстым теплым коконом. Всё вокруг плясало в такт пляски угасавшего пламени на поленьях. В этом тихом театре теней предметы повседневного обихода принимали самые причудливые формы. На перекладине, колыхаясь от потоков печного тепла, сохли Максимкины штаны.

      – Плюнь! Плюнь в огонь! – крикнула Татьяна.

      – На фиг?

      – Плюнь, говорят!

      Слюна зашипела в ярком пламени. На щепке зашкворчал вытопленный из нее сок, своим шипеньем возвращая воспоминания о вчерашнем вечере. О том самом моменте, когда я почувствовал тычок в спину, и оказалось, что это черенок моего ножа. Тогда я вынул его из-под себя и с размаху воткнул в деревяшку, лежавшую перед огнем. Реакция была мгновенной. Татьяна вытащила нож и откинула его в мою сторону.

      – Плюнь!

      Я видел ее широко открытые глаза, с изумлением смотрящие на меня.

      – Помни, держи эту штуку подальше от огня. Не то что-нибудь плохое случится с нами или с тобой.

      Я перевернулся на спину, теперь надо мною зияла черная дыра первобытного дымохода. Стенки конусообразного чума сходились к ней, как будто мы лежали в пирамиде или в жерле нацеленного на небо орудия. Остатки света взбирались по брезенту ввысь, слабея по пути и в конце теряясь в чернильном колодце, полном колышущихся в его бездне звезд.