Странствия Шута. Робин Хобб

хотел, чтобы между мной и этой птицей возникли подобные узы.

      Поэтому я не стал прибегать к магии, а просто сказал:

      – Ты выглядишь уже получше. Открыть тебе окно?

      – Мрак, – каркнула птица.

      Сказано это было на удивление четко и разумно. Я слышал, что иногда птиц удается научить человеческой речи, но обычно они просто повторяют слова, не понимая их смысла. Ворона прошествовала через комнату, почти не подпрыгивая, внимательно оглядела окно и вспорхнула на сундук для одежды. Я не смотрел ей в глаза – дикие животные обычно этого не любят. Просто аккуратно обошел ее и открыл окно.

      Ветер и мороз ворвались в комнату: вьюги, продолжавшиеся уже несколько дней, поутихли, но облака обещали к вечеру новые метели. Я постоял, глядя поверх замковых стен. Очень много лет прошло с тех пор, как я в прошлый раз любовался этим видом. Там, где раньше были овечьи пастбища, теперь стояли крестьянские домики, там, где чернел лес, раскинулись пастбища. Еще дальше виднелась земля, где лес только начали сводить. У меня защемило сердце: мы с моим волком когда-то охотились в этих лесах, а нынче там пасут овец. Мир должен меняться, и почему-то человеку, чтобы процветать, приходится отбирать все больше и больше у дикой природы. Возможно, глупо сокрушаться о переменах, и возможно, лишь тот, кто живет одновременно в мире людей и зверей, способен на такие сожаления.

      Ворона взлетела на подоконник. Я отступил, чтобы не стеснять ее.

      – Счастливого пути, – пожелал я и стал ждать, когда она улетит.

      Птица наклонила голову и уставилась на меня. Потом по-птичьи оглянулась на мир за окном. И вдруг вспорхнула, пролетела через комнату и опустилась прямо на мой поднос с завтраком, отчего посуда на нем задребезжала. Широко расправив крылья, ворона каркнула, словно пытаясь напомнить мне:

      – Белые! Белые! – И, будто так и надо, схватила с тарелки и слопала полоску бекона.

      Поклевав недоеденный кусок хлеба, она сбросила его на пол. Посмотрела задумчиво, но доедать не стала, а окунула клюв в миску с яблочным компотом.

      Предоставив птице бесчинствовать на столе с завтраком, я подошел к сундуку лорда Фелдспара. Как я и думал, Чейд снабдил меня всем необходимым. Я нашел склянку чернил и гусиное перо. Немного подумав, убрал со столика письма. Перевернув перо, обмакнул его мягкий конец в чернила и посмотрел, что вышло. Сойдет.

      – Ворона, иди сюда. Я сделаю тебя черной.

      Она бросила клевать кусок бекона.

      – Белая! Белая!

      – Я сделаю тебя не белой, – сказал я и сосредоточил на ней свой Дар.

      Не белой.

      Она уставилась на меня одним блестящим глазом. Я ждал. Наконец она вспорхнула с подноса, уронив на пол ложку и опустилась на столик передо мной.

      – Расправь крылья.

      Птица таращилась на меня, явно не понимая. Я медленно раскинул руки в стороны.

      Расправь. Покажи мне белое.

      Понять, чего от тебя хотят, куда труднее, чем просто довериться. Ворона старалась. Она расправила