Европа изобретает цыган. История увлечения и презрения. Клаус-Михаэл Богдаль

заостренная концовка песни: «Огонь весь сжался и угас, / Сквозь пламя скрылся чародей»[313].

      Пособникам дьявола адская стихия причинить вреда не может. Как показывают Арним и Брентано, причем скорее попутно, за цыганами, изгоняющими огонь, как фокусники и формулами заклятий христианского фольклора, встает и делается заметной разрушительная, опасная сила.

      Истории про предсказания и про магические искусства косвенно дают ответы на те вопросы, которые постоянно ставились перед группами рома по всей Европе вплоть до конца XVIII в.: веруют ли они в Бога, являются ли они членами христианской общины и чтят ли они святые таинства[314]. Хотя большинство групп рома крестятся и примыкают к христианской конфессии, при встрече с ними обращают на себя внимание четками и молитвенниками[315], а позже запечатлеваются в памяти людей шумными паломничествами, тем не менее столь важное для их признания принятие в христианскую общину не происходит. Меры, предпринимаемые церковью, этот процесс осложняют, а упрек в магии парализует его. Глубокое недоверие к инаковости людей приводит к тому, что неясность и необъяснимость их происхождения, их образа жизни, а также телесные особенности вроде темноты кожи начинают увязывать с такими необъяснимыми явлениями, как защитная и вредоносная магия или предсказание будущего. Модель богословского объяснения происходящего как отхода от христианской веры и договор с дьяволом, – наготове в любом случае[316]. Несмотря на сближение, группы рома продолжают восприниматься как угроза. Демонизация их деятельности и отдельных лиц, с точки зрения большинства христианского населения, создает ту безопасную дистанцию, сокращать которую не рекомендуется. Не в последнюю очередь эта демонизация создает механизм давления как на отдельного человека, так и на институты церкви и государства, обязуя действовать: наблюдать, контролировать, принимать профилактические меры и предупреждать мнимую опасность. Религиозные, социально-политические и защитные причины переплетаются, сплавляясь в конгломерат, где доминируют клевета и изоляция.

      4. Что остается в памяти

      Прекрасная цыганка: Ла гитанилла Сервантеса и ее двойники в Европе

      Какие образы и какие фантасмагории фиксируются в культурной памяти европейских народов в период начиная с прихода рома в начале XV в. на протяжении продолжительного времени длиной чуть ли не в триста лет? Какие истории о них продолжают рассказывать, какие конкретные личности вырваны из пучины забвения? Какие воспоминания остаются об изгнании, преследовании и презрении, помнится ли собственное насилие? Какие сведения распространяются, а чему суждено остаться во мраке? Наконец, какие вехи ставит эта эпоха для последующих столетий? Вот вопросы, ответы на которые мы будем искать в этой главе. И не вещи нетипичные, или преходяще-уникальные, порой всплывающие в архивах, интересуют нас сейчас, а основной, ядерный состав европейски типичного. Неодновременность

313

[Ibid.: 25].

314

Реемтсма дает в своей книге «Доверие и насилие» интересную ссылку. В «Фаусте» Гёте Гретхен пытается сблизиться с Фаустом, который ей чужд, задавая ему вопросы о вещах, затрагивающих ее внутреннюю суть. Это те же самые вопросы относительно веры, которые задают цыганам (cp.: [Reemtsma 2009: 52]).

315

Cp.: [Opfermann 2007: 79–85].

316

К общей оценке магических практик: [Goff 1990: 39–63].