Метафора Отца и желание аналитика. Александр Смулянский

успеха своего метода. Здесь его и поджидала ловушка, поскольку ко времени этого маленького прорыва в анализе Доры та уже сообщила Фрейду, что его намерения для нее ясны. Не сказать, чтобы Дора в точности их понимала; ей был доступен лишь общий напор аналитика, направление которого выдавало его привходящие мотивы. Несмотря на это, Дора дает ему еще один шанс, дабы удостовериться в своих подозрениях – именно это и послужило причиной необычайного прорыва в анализе непосредственно перед его прекращением.

      Все это поучительно, поскольку принято считать, что так далеко в проверке аналитика пациент не заходит. Самое большее, к чему он в своем анализе может отнестись критически, – это поведение аналитика, ограниченное его техникой. Так, субъект нередко разочаровывается в недостаточном интеллектуальном уровне анализа, особенно если тот проводится топорно или излишне прямолинейно метит в места сопротивления анализанта. Смущение может вызвать попытка аналитика навязать какие-то представления или выразить активное несогласие с пациентом. Естественно, речь во всех этих случаях идет не о постижении субъектом подлинного существа анализа, а, напротив, об эксцессе выпадения самого специалиста за пределы аналитического акта. Последнее легко может вызвать со стороны анализанта недовольство – особенно если он располагает собственным пониманием аналитической ситуации и видит ее границы.

      В случае с уходом Доры произошло нечто иное. Если она и оказалась разочарована (что мы, в отличие от Фрейда, не приписываем ее аналитическому сопротивлению), то не в отдельных злоупотреблениях или дефектах работы аналитика, а в интуитивно схваченном ею существе анализа. Уникальность ее случая состояла в том, что, нигде не погрешая против собственных аналитических принципов, Фрейд тем не менее поставил анализ на службу своему желанию, а именно поиску истоков истерической речи, которые, как уже было сказано, зависят от позиции тех, в ком Фрейд с горечью и негодованием узнавал своих невежественных судей.

      Значимость этого момента превосходит все то, с чем впоследствии привыкли иметь дело как с «контрпереносом», видя в нем ошибку, безусловную, хотя и поправимую неудачу аналитического процесса. Определить аналитическую добросовестность фрейдовского вмешательства не представляется возможным, а поскольку к нему восходит сам идеал «анализа как такового», то корректность или ошибочность последнего оценить столь же затруднительно – мерка здесь если не отсутствует вовсе, то возникает лишь в тот момент, когда анализ уже происходит. Таким образом, вопреки всем возражениям наследников фрейдовского метода, пытавшихся «исправить» Фрейда задним числом, здесь нет зазора между действием и данным заранее образцом – зазора, в котором так нуждается критика, неспособная без него на производство суждения.

      Возможность нащупать точку опоры и вынести оценку действиям Фрейда тем не менее существует, но лежит не на стороне рефлексирующего о фрейдовских случаях современного