Мир Умбра. Андрей Алексеевич Аликсеев

на жестких дисках компьютеров. Хорошо, если их просмотрят хотя бы раз в пару-тройку лет. Чаще всего им грозит остаться забытыми навсегда, погребёнными под грудой новых снимков.

      Ноги сами принесли меня в одно из самых моих любимых мест – в Юсуповский сад. Нашёл себе свободную скамейку в укромном уголке и немного посидел в тенёчке, разглядывая спешащих прохожих, играющих малышей и их привлекательных мам, сизых голубей и хлебный мякиш. Здорово-то как! Быстро я отвык от нормальной жизни, потерял связь с этой безмятежностью, с радостными лицами, ласковым голубым небом и тёплым солнцем. Шок и ужас постепенно стирались, из сердца исчезла засевшая в нём тупая игла. Правда, стоило мне на секунду вернуться мыслями к происшедшему той ночью, как игла вернулась и разорвала острой болью грудь. Всё, хватит рассиживаться, пора двигать дальше. Тем более, что шум в голове стал стихать, а земля перестала покачиваться под ногами. Хорошо, что идти буквально сто шагов.

      Ещё не доходя металлических ворот в мастерскую, я уже услышал, как за ними надрывается русский шансон. Вообще-то мне по душе совсем другая музыка, но по восемь часов в день я вынужден был слушать это радио, так что почти весь репертуар уже наизусть выучил. Ох уж эти любители лагерной лирики… Но сейчас эта дворовая музыка из трёх аккордов, щедро сдобренная слезливыми жалобами на несправедливую судьбу, постигшую этих упитанных мордатых мужиков в золотых цацках, показалась мне почти родной. Я рывком распахнул калитку и перешагнул высокий порог. В табачном дыму, висевшем серым неподвижным облаком над верстаками, с трудом обнаружились ребята из смены Виталика.

      – Здорово, мужики! – попытался я перекрикнуть радио. Ребята возились с хёндаем на подъёмнике и только вяло помахали в мою сторону. – Шеф у себя?

      – У себя. Злой, как тысяча чертей.

      Шеф в ярости – хуже некуда. Он, по-моему, вообще себя не контролирует в таком состоянии. Вот-вот, уже слышно, как он орёт за дверью своего закутка. Маты, не трёх-, а десятиэтажные, автоматными очередями лупят в собеседника. Внезапно настала тишина. Потом – хрясь! Это он телефон разбил. У него долго аппараты не держатся – покупает сразу штук 10 самых дешёвых. Хватает максимум на полгода.

      Постоял под дверью, прислушиваясь. Вроде тихо. Может успокоился? Разбивая очередной телефон, он как бы пар спускает.

      Только никогда не угадаешь – это уже штиль или затишье перед новой бурей. Деваться-то всё равно некуда, надо идти. Я постучал и нырнул в дверь, как в полынью. Шеф обернулся ко мне, зверски вытаращил на меня глаза, одна щека у него задергалась, рот скривился, будто он увидел невообразимую кучу дерьма прямо у себя под носом. Здоровая волосатая лапища хрястнула по столу, на котором подпрыгнул стакан с чаем, взвились в воздух какие-то документы и разлетелись по пыльному полу. Всё так же дико вращая зрачками, он достал из стола маленькую серую книжицу, швырнул в мою