Светлый град на холме, или Кузнец. Том 2. Татьяна Вячеславовна Иванько

надо быть, чтобы свою родную дочь положить на алтарь ненависти и мести.

      – Ты знаешь, ни Астрюд, ни её мать не умели даже читать. Рауд учил Астрюд грамоте, – сказала она.

      А потом улыбнулась:

      – А народ в их Грёнаваре хороший, весёлый, работают с огоньком, все грамотные уже. Будто ждали, когда от конунга этого избавятся.

      Улыбается, слава Богам!

      Я чувствую, что у меня болит плечо, тронул рукав, он промок кровью, на чёрной вязанке не видно, а боль я до сих пор от напряжения не чувствовал.

      – Смотри-ка, Ивар-то всё же не совсем промахнулся, – сказал я, показав Сигню окровавленные пальцы.

      – Где? – она побледнела, заглядывая мне в лицо.

      – Да ты не пугайся так, ерунда, плечо вон задел, – усмехнулся я.

      Но мы уже возле терема, входим с подклети, на крыльце дверь закрыта давно – ночь. А здесь, челядной отпер нам засов, мы и вошли.

      – Идём к тебе, обработаю рану, – сказала Сигню.

      И мы по тайным лестницам быстро оказались в моей горнице.

      – Каждый раз удивляюсь, как быстро ты здесь дорогу в полной темноте находишь, говорю я.

      – Ты же сам меня и учил когда-то, – смеётся Сигню.

      – С лампой-то и я всё найду за минуту, но в темноте…

      Я смотрю на неё. Мы в моей комнате вдвоём, ночью…

      – Ладно, садись, не болтай, – говорит она, не ответив на мой взгляд. – Рана сочится до сих пор, значит зашить надо.

      К счастью, далеко идти за необходимым не надо. Как у давнего уже лекарского помощника, кое-что и у меня в горнице имеется.

      Сигню, легко касаясь меня пальцами, занялась моей раной, заставив прежде снять и рубашку и вязанку.

      – А ты ничего… такой… – усмехнулась она, щуря пушистые ресницы и будто шутя, разглядывает меня, – крепкий, мускулы какие…

      – Ты думала, если я скальд, так из рыхлого теста что ли?

      Она улыбается, ничего она такого не думала. Вообще не думала, конечно, такого обо мне. И всё же: мне приятен её взгляд, скользящий по моему обнажённому телу и эта улыбка. И ей приятно смотреть на меня. Меня касаться. Она не осознаёт этого даже, но я чувствую, по струящемуся из её пальцев теплу чувствую.

      – Всё, сейчас бальзам привяжу, через неделю здоровый будешь, – говорит она.

      – Теперь у меня шрам на плече будет как у тебя, – говорю я, когда она почти закончила наматывать бинт. – И рука та же. Как при Норборне было, помнишь?

      Она посмотрела мне в глаза, переставая улыбаться. Она помнит не только это, не только, как я перевязывал её рану, но и как всё изменилось в те несколько минут между нами…

      – Не надо, Боян… – очень тихо проговорила Сигню.

      – Сигню, – я поднялся, но она отступает, отводя взгляд.

      – Не надо… И так… слыхал, что болтают обо мне… – она ещё отступила, положила бинты на стол, куда придётся, только чтобы держаться подальше от меня…

      – Никто такого, что говорил Ивар, не болтает…

      – Пока не болтают, – она посмотрела на меня. – Стоит одному сказать, другие подхватят. Мне и так непросто, поверь.