Светлый град на холме, или Кузнец. Том 2. Татьяна Вячеславовна Иванько

даже не раздумывая, – сказал Торвард Ярни, как зачарованный, глядя на палатку Сигню, освещённую изнутри.

      – На то он и муж, и конунг, Сигурд Виннарен, – сказал Исольф.

      – А мы трусили, – сказал Гуннар.

      – Мы не трусили, – спокойно возразил Исольф, – мы исполняли приказ дроттнинг.

      – Чего молчите-то?! Долго угощения ещё ждать, черти вас защекочи! А, победители чумы? – спросил Легостай нетерпеливо, стирая ладонью дождевые капли, залившие ему всё лицо.

      Мы все трое повернулись к нему. Как хорошо было видеть его, приехавшего из того, нормального мира, где нет чумы, нет палаток, забитых бутылями с горючим маслом…

      Я влетел в палатку, у входа бросая и шапку и плащ.

      Я сразу вижу её, лежит навзничь на ложе. Ложе, Боги, какое там ложе – складная походная койка-ящик, как у всех солдат…

      Пылающие щёки, обмётанный опухший рот, глаза запали глубоко, дышит с шумом, но дышит… Дышит!

      Я бросаюсь к ней. Я весь мокрый. Долой всю одежду. Остаюсь в одних штанах.

      Горячая какая… кажется, обжигает мне руки, грудь. Я прижимаю её к себе.

      Как исхудала! Руки помнят совсем другую, упругую, гибкую, мягкую. Тёплую. А эта… Её нет почти под этой рубашкой. Тоненькие косточки…

      – Сигню… – я прижимаюсь к дорогому лицу, изменённому болезнью…

      Моя любимая… Моя Сигню, ну нет! Я не дам тебе умереть.

      Голос Хубавы в моей голове: « Если чума – ничто не спасёт ни её, ни тебя. Из сотни выживает один, ну, пять… Но… не должно быть чумы, Кай Сигурд. Три месяца не было ни одного нового больного».

      И глаза Хубавины серьёзные серые помню, глядят остро, будто проникнуть в моё нутро хочет, поглядеть, не гниль там?

      А ещё я помню слова Ганны, когда-то здесь, в Норборне она сказала о Сигню: «Надеюсь, она никогда не заболеет, потому что спасать её будет некому»…

      Я смотрю на лицо Сигню, тонкие прядки выбились из плотно заплетённых кос, липнут к щекам. Она не чувствует моих прикосновений…

      Начинает работать моя память, как говорила Хубава? У меня все её напутствия будто записались в голове, не зря всю жизнь записки делаю.

      «Лихорадка – охлади. Голову и там, где пульс, иначе от лихорадки сгорит»…

      Пока я прикладываю мокрые полотенца к её лбу, к груди, парни натаскали полную лохань ледяной воды из ручья, что под холмом.

      Гоню всех и сажаю её в эту воду прямо в рубашке. На ноге повязка – её я тоже не снимаю. Только косы остаются свисать за борты и лежат концами на полу.

      В холодной воде она приоткрывает глаза:

      – Си-игурд… – и улыбается.

      Неужели я вижу её улыбку?!

      – Я здесь, милая, – я касаюсь её лица пальцами.

      Но скоро её начинает знобить, и я вытаскиваю её из воды. Не снимая мокрой рубашки, облепившей её тело, она будет охлаждать её ещё некоторое время…

      Кажется ей трудно дышать, когда лежит так низко… Я приподнимаю её выше. Нет, всё равно дышит тяжело…

      К рассвету лихорадка, кажется, немного ослабла. И дышать стала ровнее. Теперь и я могу позволить себе задремать. Я ложусь рядом