Двойная жизнь. Андрей Анатольевич Хромовских

идиоматическими и всякими другими возможными значениями, то можно сказать, например, так: да мне всё − по барабану…

      …Что-то ещё не даёт покоя: так и ворочается, так и гвоздит в голове, словно кто-то тонкими ледяными пальцами на полушария надавливает, – вот на левое надавил, вот и на правое (отчего немедля нарастает разноголосица в мыслях), а вот и на оба сразу, отчего крохотное солнце разума, дремлющее в самой середине мозгового вещества, озлившись, начинает выплёвывать длинные раскалённые протуберанцы.

      Лицо!! Я не видел своего лица!!!

      В зале стоит трюмо (старинное, громадное, из карельской, вроде бы, берёзы), и стоит со времён незапамятных: видело младенцем не токмо меня и папеньку, но и папенькиного папеньку тоже. Когда я прохожу мимо этого трюмо, то даже краем глаза стараюсь не смотреть в зеркало, где – знаю − отражаюсь в полный рост. И проделываю это не из-за глупых суеверий, а просто потому, что не люблю на себя глядеть, и даже бриться привык на ощупь. Девка Парашка, зная… Стоп! Какая ещё девка? Откуда она взялась?

      Так-так-так… А-а, вспомнил! Парашка – дворовая; то бишь, бывшая. Как и всякая другая молодица, окончившая полный курс дворового университета, она врождённая ленивица и хитрунья: зная мою нелюбовь к зеркалам, раз или два в месяц протирает трюмо от пыли, а до самого зеркала ни за что не дотронется: не требуют – ну, стало быть, и тряпкою размахивать незачем. И ежели мне вступит вдруг в голову подойти к трюмо – посмотреть на себя, так, чего доброго, из непроглядной от пыли зеркальной глубины чёрною тенью выметнется призрак, обряженный в срамные одёжи, с расписною, как у полинезийцев, кожею лица и рук, с перстнями в ушах, ноздрях, губах и – даже думать отвратно – на языке, или безумно закривляются, залягают ногами, захохочут небывало охальные, простоволосые фата-морганы…

      Может быть, я призрак и есть? Брожу по дому, воображаю себя живым, а сам по рассеянности прохожу бестелесным туманом сквозь стулья, столы, горшки с геранью и толстенные, в два обхвата, брёвна стен? Нет, нет! Я очень даже хорошо помню: когда проходил мимо трюмо, в зеркале тоже кто-то прошёл (и ежели это было не моё отражение, так чьё же?), а, как известно, зеркало призраков не «видит» и не показывает…

      …Странные у меня мысли!.. Словно бы я сейчас сплю… Это раздвоение сознания, вот что! Это надо же…

      Голос отчётливо, осуждающе вычеканивает:

      − Это надо же так убиваться!

      «Кто это? Парашка?»

      Второй голос (он тише, миролюбивее) добавляет:

      − Подумать только… Из-за какого-то грязного поддона в микроволновке…

      «Значит, я не сплю; я на работе».

      Бумажный шорох. Шелестящий, присвистывающий на согласных звуках, шёпот:

      − Я давно уже заметила… да-да… уставится в стену… глаза жуткие…

      − Выйдешь замуж − ещё не то увидишь! − утешает чеканный голос.

      Сопение, обиженное шмыганье носом:

      − Вы, Нелли Германовна, мне не верите, а я правду говорю. И сны у него странные, он сам, помните, рассказывал…

      «Больше