Имам Шамиль. Том второй. Мюршид Гобзало – огненная тропа. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский

в цель. Он уходил на Кара-Койсу, туда, куда стремились войска гяуров, туда, где в заоблачную высь возносился непокорной главою Гуниб, где укрепился Шамиль, где со дня на день должна была бесповоротно решиться судьба Кавказа.

      – Хэй – яа!Аллах Акбар! Мёртвым – мёртвое, живым – живое.

      Весь комок злости и ненависти, – Гобзало, сорвал с места и погнал, что было силы своего скакуна по этому следу…

      * * *

      Уже удлинились тени, когда Гобзало оказался у каменного голенища Анцухского ущелья. Призвав на помощь Аллаха, он въехал в теснину между двумя челюстями скал, будто в раскинутую пасть дракона, поглотившего тропу.

      Тяжёлый лик солнца скользил за чадрой дымчатых облаков, ровно давал отдых своим глазам, уставшим взирать на зло и неправедность мира. В резко потемневшем воздухе ущелья появилась зябкость и становилась всё ощутимее. Ветер шипел в каменных трещинах и зубцах стен, словно человек, цедивший слова, сквозь выбитые зубы.

      …Гобзало, ехавшему по дну теснины, показалось на сверхъестественное ледяное мгновение, что он слышит собственное имя, что кто-то зовёт его из-за сгустившейся завесы сумрака, не то хочет о чём-то предостеречь…

      Хай, хай…После великого нашествия арабов-завоевателей, магометанство, кое приняли дагестанцы, несомненно, укрепило в их верованиях понятия об одном Боге…О бессмертии души и загробной жизни…Но оно так и не смогло вытравить – истребить тысячелетнее поклонение горцев к древним святыням, почитание седых культов и верований далёких предков.

      …Вот и теперь, охваченный суеверной тревогой, мюршид Гобзало не мог освободиться от гнетущего чувства: за ним кто-то пристально наблюдает. Напряжённо смотрит прямо на него или…сквозь него…Иай! На его лице вдруг застыла кривая улыбка, в суженых глазах мелькнуло ошеломление…Словно за свою насмешку, над верованиями пращуров, он получил пощёчину, нанесённую внезапно возникшей из темноты рукой.

      Уф, Алла! В пальцах, державших узду, он ощутил вдруг нестерпимое жжение. Во внутреннем голосе его послышалась дроглая нота…Пересохшие губы поневоле шептали обрывки древних заклинаний, которые (как убеждали старики Урады) могли умиротворить козни и гнев потревоженных горных духов. Уж кто– кто, а седые мудрецы ведали: духи не любят, когда над ними смеются иль придают сомнениям их присутствие в этом мире…

      Он попытался расслабить онемевшие пальцы и сразу почувствовал холод, пробежавший между лопаток по позвоночнику. Вай-ме! Точно такой же холод он ощутил, когда в детстве на аульском мосту впервые столкнулся с жрецом Гидатля и взглянул в его бездонно-чёрные немигающие, как у гюрзы глаза – Воллай лазун! Давным-давно это было…

      Чу! Мюршид Гобзало услышал глухой конский топот. Весь напряжение, он придержал ЧIора, прислушался, слегка подавшись вперёд. Вдруг выпрямился в седле.

      – Уо! Кони подкованы русской подковой! Ца-ца-ца-ца-а! Должно быть, казаки! – чужим голосом скрепил он.

      И тут же до его