Имам Шамиль. Том второй. Мюршид Гобзало – огненная тропа. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский

глаз шейными платками, перетянутая ремнями амуниции, в защитных чехлах на фуражках и кепи, плотно следовала в походном строю.

      Батальон был уже сажен двести впереди казачьих сотен, ехавших следом, и с высоты их седёл, сквозь шлейф пыли, казался какой-то чёрной сплошной колеблющейся массой. То, что это пехота, можно было догадаться лишь потому, как длинные трёхгранные иглы штыков – густыми стальными щётками сверкали на солнце, да изредка, из сего лязгающего сталью жгута долетали до слуха звуки солдатской песни, сухой трескотни барабана, флейты-пикало и славного тенора, подголоска 4-ой роты, которым Виктор, вместе с другими офицерами, не раз восхищался ещё много прежде, когда их батальон, по воле судьбы, заполучил этого рязанского «соловья».

      Плачьте красавицы, в горном ауле,

      Справьте поминки по нас;

      Вслед за последнею меткою пулей

      Мы покидаем Кавказ…

      Рота, будто разбуженная заливистым вскриком запевалы Носкова, лужёно рявкнула внушительный припев, заканчивающий каждый куплет этой песни:

      Алла-га-а!..Алла-гу-у!

      Слава нам! Слава на-ам!

      Смерть врагу! Смерть врагу-у!!

      А им в догон уж летело ревнивое, лихое. Станичное; удалая двухрядка, хрипя мехами. Резала «казачка», и не менее сотни глоток хватали:

      Конь боевой с походным вьюком

      У церкви ржёт, когой-то ждёт.

      В ограде бабка плачет с внуком,

      Жена-молодка слёзы льёт.

      А из дверей святого храма

      Казак в доспехах боевых идёть,

      Жена коня ему подводит,

      Племянник пику подаёть…

      Царю верой-правдой служим,

      По своим жалмеркам тужим.

      Баб найдём – тужить не будем.

      А Царю…полудим.

      Ой, сыпь! Ой, жги!..

      У-ух! Ух! Ух! Ха!

      Ха-ха-хи-хо-ху-ха-ха-а!

      – Эк дьяволы их валтузят! – хохотнули рядом с капитаном Притулой апшеронцы. Он подмигнул им и рявкнул через плечо:

      – Третий и второй взвода под-тя-ни-ись! Шире шаг, черти! Шир-ре!

      Над головами курилась низко повисшая рыжая пыль. На душе было волнительно, как-то праздно и беспокойно.

      …У зачехлённого орудия, что грёмкало По-соседству, Виктор Иванович краем уха услыхал разговор; Михалюк, дюжий детина из первого взвода, с сивой щёткой гренадёрских усищ горячо спорил с бывалым батарейцем:

      – …Да ну тебя к бесу! С такой-то силищей да не жахнем? Будя шептунов подпускать, Василич! Бацнем разок-другой, и душа басурмана вон! Глядишь. Через седмицу, другу восвояси тронем.

      – Ой ли… – артиллерист с усмешкой покачал седой головой. – А ну как нас пошинкует татарин? Спаси Господи…

      – Брехня. Супротив нас, какая дёржава на ногах устоит? Как зачнём крошить. Чертям тошно станет! Ты глянь. Глянь, сколь мундирного народу согнали…Страсть! И перса и турка били, а тут…

      – Так ить стоит же Шамилька-стервец! Пуще прежнего стоит…

      – Вот и поглядим. Как он нонче подкован, упырь.

      Мимо.