Имам Шамиль. Том первый. Последняя цитадель. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский

пасти, шакалы! Мы не продажные шкуры!!

      – Знамя Газавата не выгорает! – яростно свистели в ответ злые плети мюридов. – Помните, что вы горцы! Помните правоверные, слова Повелителя: Малым народам нужны большие кинжалы! Мало иметь отвагу. Надо ещё, чтобы её признал враг! Храбрость – это уменье править не только конём, но и собой!

      – Аллах Акба-ар! Победа или смерть! – фанатично взрывались голоса. Но было их меньше, чем мало, как воды в разбитом кумгане.

      Билла-ги! Глазами Шамиля, – отчаявшегося в душе, изверившегося в своей правоте и удаче, – хмуро взирало Вечное Небо на горцев.

      …Зажатые теснинами тропы были запружены беженцами. Поднимаясь на двадцать восемь петель Анди, безнадёжно изнывали обессиленные на подъёме кони, набухали кровью зрачки подъярёмных молчаливых буйволов и быков; надрывно хрипели понукающие глотки погонщиков. В обозе много умерших стариков. Живые внуки, многих из них, уже убиты в стычках с солдатами и казаками… И мёртвые, тянули за собой живых…Цепляясь друг за дружку, ломались с треском оси скрипучих подвод, арб и кибиток.

      …Перешедшие на сторону неприятеля горцы, тут и там, с горных высот, поливали метким свинцом дороги. Выстрел, жгучая боль: будто в грудь, голову или спину ударило жало стальной осы и,…нет человека. Нет героя-защитника. Нет быстрого, как волк-борги, джигита…чьего-то сына, мужа или отца…

      Грохоча по вершинам хребтов эхом, взрывались ядра горных единорогов; с бешеным визгом хлестала по скалам и людям шрапнель. Навзрыд плакали отставшие дети, не в силах найти в толчее кормильцев-родителей; не ведая: тех уже нет, после утреннего обстрела.

      Да-дай-ии! Третьего дня пронёсся ледяной степной ливень, – вытянутой руки не было видно. Андийское Койсу мутно и многоводно – ревело шайтаном…А впереди мост через поток, обыкновенный горский мост-кью, ещё не готов, не укреплён, как должно. Вай-уляй! Мост рухнул. Пенная стремнина понесла, захлёбывающихся в ужасе людей, вьючных лошадей, мешки и прочий скарб. Кровники-канлы, идущие по пятам, торжествовали над зажатыми в теснинах людьми, добивали несчастных свинцом и кинжалами. Их победный боевой клич, словно, вой волчьей стаи, заглушал предсмертные стоны жертв…

      * * *

      Накануне снова был ливень, выше Ингиши обрушилась и завалила ущелье скала. Пока расчищали путь, срывая в кровь ногти, остановились беженцы, отягощённые поклажей и вьюками. Люди падали на камни, не в силах подняться. Безумие и ужас…

      Отступающие вместе с Имамом беженцы, почувствовали это в полной мере, когда шли по дороге к горе Килятль. Шли двенадцать часов непрерывно, не останавливаясь, не замедляя хода, не подбирая упавших, оставляя их неприятелю, который сплошными массами двигался сзади и через пять-шесть часов стирал следы горских ног, своими сапогами. Стоял зной. Косматое солнце было столь огромно, так огненно и страшно, как будто земля приблизилась к нему и скоро сгорит в пепел в беспощадном огне. Многие обезвоженные, потерявшие счёт времени, шли, ехали с закрытыми глазами, слыша, как движется