Девочке в шаре всё нипочём. Александра Зайцева

Саныч не разделяет наших восторгов, но раздобыл где-то пластинки с первыми песнями гуру. И другие тоже. Сам он любит Жанну Агузарову, а у меня пломбы в зубах вибрируют, так высоко она забирает, когда поёт.

      Иногда мы гасим свет, и Саныч заряжает в проигрыватель классику. Не мажорные вальсики и прочие легкомысленные поскакушки, а серьёзный глубокий звук. Чтобы органные низы давили на затылок, а скрипки тянули из нас жилы.

      Это почти так же классно, как диафильмы в детстве: есть особая магия в тёмной комнате, в растянутой на стене простыне, в потрескивании проектора и летящих в жёлтом луче пылинках. И у Саныча что-то похожее – вертится пластинка, шипит, подкашливает, а вместо простыни и картинок – музыка. И ничего ей не мешает.

      – И я буду делать музыку, – говорит Чепчик как-то вечером на крыше, – я уже неплохо лабаю на басу, и тексты пишу.

      – Гы-гы-гы, – комментирует Спринга.

      – Ну а чё, – заступается за друга Каша, – будем на его концерты в окошко лазить. Ты, Чепа, главное, не пой.

      Спринга хохочет в голос. Её высокий чистый смех летит в тёмное небо. Сегодня облачно, звёзд не видно, а крыша поблескивает после короткого вялого дождя.

      Мы сидим кружком, подсунув под себя рюкзаки. Только Будда взгромоздился на жестянку, по которой с час назад отстучал обычное «тум-тум-тудум». Спринга замолкает, чиркает спичкой, и Джим тихонько затягивет про то, что лиц не видно, виден лишь дым за искрами папирос. Он здорово поёт, но с гитарой так и не подружился – дальше трёх аккордов и баррэ дело не пошло.

      – Петь надо Джиму, – говорю я. – Чепчик, возьмёшь его к себе?

      – Нет, – Джим грустно улыбается, – будущее рок-звезды мне не светит. Последний год школьной каторги, а потом в МГУ, родители уже решили.

      – Подумаешь, – фыркает Спринга, – ты же не решил.

      – Да я не против. Поеду в Москву, погляжу, с чем её едят.

      Он поворачивается ко мне, будто это и моё дело. Пожимаю плечами, но Джим продолжает смотреть. Чего надо-то?

      – А ты? – спрашивает он.

      – Не знаю, – говорю. – Отец хочет на юридический засунуть, посмотрим. А, может, с Буддой в Африку подамся.

      Будда свято верит, что торчит тут из-за школы. Вот закончит, и добрые люди заберут его к себе. Обязательно заберут.

      – Не вопрос, – лениво отзывается Будда, и я расплываюсь в благодарной улыбке.

      – Ничего у вас не получится, – хихикает Спринга, – туда на троллейбусе не добраться, только с пересадками.

      – Автостопом поедем, – Будда задумчиво крутит в пальцах барабанную палочку. – Или авиастопом. Хочешь с нами?

      – Да ну. Я – в Питер. Буду снимать про вас авторское кино.

      – Ну конечно, авторское, – пытается отыграться Чепчик. – Сама-то знаешь, чем оно отличается от обычного?

      – Как бы тебе объяснить, Чепа, чтобы ты понял? – Спринга высокомерно щуриться и чуть надувает ярко накрашенные губы. – Это когда похоже на простое кино, но твою роль играет злобный карлик.

      – Очень смешно.

      – А Кашу исполнит дрессированный тюлень.

      Каша не отвечает и не смотрит на нас.