Девочке в шаре всё нипочём. Александра Зайцева

зовёт танцевать.

      Тот лишь слегка пожимает плечами. Джим тащит меня вперёд, его чёрные глаза мерцают, когда он оборачивается. Я не успеваю подумать и вообще что-то понять. Пара шагов, бортик арены, и вот мы стоим рядом с музыкантами. Наши кричат, хлопают, свистят. Джим кладёт ладони мне на талию, они обдают жаром. Я обнимаю его за плечи, и мы медленно кружимся.

      «Делай свободный полёт, делай со мной,

      Если захочешь, я буду тебе войной,

      Если попросишь, я научусь воскресать для того, чтобы снова увидеть тебя».

      Ещё до припева на арене появляются охранники. Мы не сопротивляемся, но Джиму заламывают руки.

      – Эй, полегче! – кричит в микрофон солист.

      Охранники провожают нас до служебного выхода пустыми гулкими коридорами.

      – Иду в поход, два ангела вперёд, один душу спасает, другой тело бережёт, – дурачится Джим, поглядывая на конвоиров.

      Мне хочется прыгать и смеяться. А когда, уже на улице, он напевает про колокольчик в моих волосах что звучит соль-диезом, думаю о Будде и усаживаюсь на скамейку. Я буду ждать его и остальных, хоть и холодно. Джим зовёт бродить по городу, расписывает уютный голубоватый запах костров во дворах, но я отрицательно качаю головой. Тогда он снимает косуху и набрасывает мне на плечи. Укрывает красным шарфом. Торжественно вручает свежесорванную рябиновую гроздь и заявляет, что я прекрасна. Он болтает без умолку, и мне спокойно.

      7

      После концерта домой не тянет. Уже стемнело, мы бредём под фонарями, сами не зная – куда. Наши разбрелись по флэтам, на Колесо или в Мелин переулок, а мы топаем себе как заведённые.

      Будда впереди на десяток шагов, чёрный кожаный плащ распахнут, руки в карманах. Он часто так делает – идёт один. И наверняка чуть улыбается, заново прокручивая музыку в голове. Мы позади – я, Джим, Каша, Спринга и Чепчик. Спринга рассказывает про какую-то Эмани, которую встретила в туалете цирка, и которая только что вернулась из Крыма. Каша перебивает, говорит, что давно пора рвануть к морю автостопом или электричками. Я смотрю на спину Будды, но навязчиво чувствую Джима левым плечом. Слева теплее. Это странно.

      Три гопника обгоняют нас возле рыбного магазина «Пеликан». За ними тянется алкогольный душок и матерная невнятица, на которую привычно не обращаем внимания. Но когда они догоняют Будду, я слышу звук удара – громкий обжигающий шлепок. Трое идут дальше, а Будда сгибается пополам, прижимая руку к лицу.

      Я срываюсь на бег. Он отводит ладонь, по подбородку течёт кровь. Фонари вспыхивают, и я слепну от ярости. Гадёныши сделали это просто потому, что могли, за плащ, берцы и длинные волосы. Походя, без причины и даже повода. Но никому не позволено так поступать с Буддой! С любым из нас!

      Джим хватает меня за локоть, но не может удержать. Ноги несут, косуха слетает с плеч.

      – Ты, урод! – кричу я, догоняя троих.

      Они останавливаются, успевают развернуться лишь на половину, а я уже в прыжке. Бросаюсь на центрального, раздираю ногтями,