Неукротимая красавица. Бертрис Смолл

но, думаю, это потому, что я смотрела на него глазами ребенка. В действительности он небольшой и чудесный.

      – Тебе понравилось бы жить здесь?

      – Да, – прозвучал еле слышный ответ.

      Несколько минут они посидели в полной тишине, и вдруг Катриона попросила:

      – Милорд, не могли бы вы меня поцеловать? Но не как тогда, а по-настоящему? Я поговорила с мамой и Эллен. Они сказали, что тот поцелуй просто скреплял нашу договоренность, не более.

      Светло-зеленые глаза, казавшиеся колдовскими в отблесках пламени камина, смотрели на него с надеждой. Медленно нагнувшись к ней, он коснулся ее губ своими, нежно, но постепенно усиливая нажим. Неожиданно ее руки обвились вокруг него, а когда их губы разомкнулись, девушка, задыхаясь, произнесла:

      – Ох, милорд, это было гораздо приятнее. Можно еще раз?

      Он с готовностью повиновался и через секунду с удивлением почувствовал, как ее нежный язычок проник к нему в рот. Оторвавшись от него, девушка поинтересовалась:

      – Вам понравилось так, милорд? Мама сказала, что так гораздо чувствительнее.

      Гленкирка наконец осенило: это она пытается на практике осуществить то, о чем ей рассказала Хизер, но сама при этом ничего не чувствует. Рискуя испугать и разгневать, он обнял ее, провел ладонью по спине, прижал к себе. Его рот завладел ее губами. Используя весь свой опыт, он осторожно, но настойчиво заставил их раскрыться и ввел свой язык глубоко ей в рот. Он ласкал ее нежно, но как только крупная дрожь начала сотрясать все ее тело, прекратил. Он чувствовал ее нарастающую панику, она попыталась вырваться, но он крепко держал ее в объятиях, пока она не взмолилась, чтобы отпустил.

      – Патрик… – только и смогла выдавить Катриона и расплакалась.

      Он опять притянул ее к себе и стал успокаивать:

      – Ну, будет тебе, дорогая, будет! Все хорошо, тебе нечего бояться.

      – Почему ты сделал это? – произнесла она сквозь слезы.

      – Потому что, моя драгоценная маленькая нареченная, ты экспериментировала со мной, проверяла то, о чем тебе рассказала твоя чудесная, но ветреная матушка. И ты все это проделала, но сама при этом ничего не почувствовала. Никогда больше так не делай.

      – Но я чувствовала…

      – Что именно?

      – Я не могу объяснить… Боже мой! Я не знаю, как это назвать, но мне просто хотелось, чтобы ты не останавливался, а потом… стало страшно так, что все перевернулось внутри…

      Смутившись, она замолчала.

      Он встал с дивана, подал ей руку и, глядя на нее сверху вниз, задумчиво проговорил:

      – Когда мне было всего тринадцать лет, меня формально обручили с крохой всего четырех лет от роду. Когда религиозная церемония закончилась, нас усадили на почетные места, и слуга принес угощение. Напротив меня сидела солидная дама, а я как раз начал интересоваться женскими формами и просто не мог оторвать глаз от ее пышной груди. Внезапно моя нареченная, перехватив этот взгляд, схватила бокал и выплеснула вино в ложбинку у нее между грудей, и сказала мне что-то