Кочубей. Аркадий Первенцев

берегу и выбрасывала на него, как черную ненужную накипь.

      Вскрикнул человек и сейчас же замолк. Приказ был обходиться без криков. Михайлов послал узнать. Приплыл с того берега старшина Горбачев, сообщил:

      – Закрутило Свистуна и Покатилова. Пошли по речке. Видать, каюк. Коней жалко, с фронта еще, венгерки… – И, точно спохватившись, пожалел и всадников: – Добрые были казаки – Свистун с Покатиловым.

      Михайлов положил руку на плечо старшины.

      – Говорил начальник штаба – на горе батарея кадетская. Подумай, Горбач, – сказал тихо Михайлов таким тоном, будто предлагая по знакомству обстряпать выгодное дельце.

      Далеко влево тусклые неподвижные огоньки. Невинномысская. Мелькнул движущийся свет, колыхнулся, исчез, снова появился – более яркий, лучистый.

      – Броневик из Беломечетки в Невинку, – произнес вслух Михайлов и оглянулся. Горбачева не было рядом. Конь переминался с ноги на ногу, увязая в мокром, холодном песке. Когда последняя черная точка выплеснулась на правобережье, Михайлов погрузился в пучину.

      – Б-р-р, какая кусучая… Лед! Под Катеринодаром была горячее. Б-р-р…

      Вырвавшись на тот берег, Михайлов, поиграв клинком, втиснул его в набухшие ножны и крупной рысью повел отряд к темной гряде невинномысских холмов, нависших над станицей. Пехотинцы, привернув штыки, деловито построились. Бурые волны покатились теперь по земле – цепи продвигались к исходным для атаки местам.

      Глава VII

      Блекли и понемножку исчезали звезды. Тяжелые тучи, только сейчас грузно лежавшие на холмах, натужно поползли кверху. Кубань шумела и дымила, точно подожженная по всей своей длине. Над землей дрожала молочная мгла, накрывшая хутор и отдельные строения прикубанской низины. Деревья, будто сточенные у земли, казалось, медленно и невесомо плыли в пухлом сизоватом тумане.

      Кондрашев провел ладонью по мягкому крупу жеребца. Шерсть была влажна, и на гриве серебрился иней. Командующий зябко поежился и взглянул на часы. Скоро. Он напряженно следил за движением стрелки… С плато громыхнуло орудие: это был условный сигнал. Над станицей разорвался снаряд, и коричневое облачко разрыва заплатой повисло на бледном фоне неба. Прокатилось, то утихая, то нарастая, «ура». Берега ожили. На штурм пошли батальон Сердюка и дербентцы. Кондрашев еле различал наступающие цепи и только по сгущенному до рева крику «ура» определил, что пехота достигла мостов. На минуту, точно распоров пелену тумана, у мостов зачернели штыки. В уши ворвался знакомый звук… шквальный пулеметный огонь. Штыки упали. Поднялся туман. Сухо заработали «льюисы» и винтовки.

      Кондрашев помчался к хутору. Спрыгнул с коня, побежал по канавке шоссе, ведущего к мосту. Он был зол, видел лежащих людей и, не обращая внимания на опасность, орал, размахивая маузером.

      – Ишь, Дмитрий охрип, – бесстрастно произнес Старцев и медленно двинулся по кочковатой луговине.

      За ним поднялся Кандыбин.

      – Хлопцы,