Кочубей. Аркадий Первенцев

салон-вагона были открыты. Оркестр беспрерывно играл, и в вагон собирались вызванные командиры частей. Сорокин был весел и уже достаточно пьян. Когда прибывший Гриненко, склонившись к уху главкома, что-то сообщил, Сорокин вспылил:

      – Что ты шепчешь! Объявляй открыто.

      – Кондрашев и Кочубей не могут явиться, – вытягиваясь, отрапортовал Гриненко.

      Сорокин поднялся и, зло сощурившись, тихо спросил:

      – Причина?

      – Кондрашев разводит части по фронту, а Кочубей выступил на линию Суркулей.

      Главком качнул утвердительно головой и опустился в кресло.

      – Погуляем без них. Давай, Гриненко, наурскую…5

      Глава VIII

      Бригада Кочубея шла в Суркули – в район, указанный Кондрашевым. Кочубеевцы пели песни, а впереди особой сотни Наливайко и друг Ахмета, Айса, плясали на седлах наурз-каффу. Черкесы хлопали в ладоши, покрикивали и подпевали в тон инструментам. Ахмет говорил Кочубею, радостно поблескивая зубами:

      – Тебе спасибо! Отец Айсы все плакал. Айса смеется и пляшет – очень замечательный каффа. А музыка!

      Кавказский оркестр, непонятный европейцу, но трогавший наиболее чувствительные струны души горца, был создан им, Ахметом. Несложные инструменты, а как играют! Вот известные музыканты из аула Блечеп-сын. Они бесподобны в игре на небольшой гармошке-однорядке – пшине и дудке, напоминающей кларнет, – камиле. Им помогает Мусса из аула Улляп. Он виртуоз: в его руках скрипка, сработанная из дерева, овечьего пузыря и воловьих жил, звучит так, что можно и смеяться, и плакать.

      Недаром Муссу всегда приглашал сам ханоко6 Султан-Клыч-Гирей-Шахам, когда к ханоко собирались званые гости. Мусса и его скрипка славились далеко за пределами Улляпа.

      Музыканты охранялись черкесами так же, как в казачьих сотнях гармонисты. Ахмет подпевал, подергивая плечами и искусно работая на пхашичао – трещотке Айсы, заменяя своего друга, занятого танцем.

      Шли осторожно. В середине отряда – музыка и пляски, в головной походной заставе – недремлющая разведка. По цепке сообщение:

      – Барсуковский свободен.

      – Ну и дерзнул Шкуро! – удивлялся Кочубей.

      Показывая вправо, сказал:

      – Вот там, по речке Невинке, Рощинские хутора. Богато там казаки живут. Родичи там мои, дядьки. Натерпелся я от них, был молодой. Может, даст бог, доберусь им кишку укоротить.

      Заметив клочок сена у дороги, обернулся, крикнул:

      – Адъютант, прикажи подобрать! Ишь, бузиновая кавалерия. Сами не догадаются.

      В пыли сверкнула оброненная подкова.

      – Адъютант, подобрать, сгодится, – снова приказал Кочубей и, проследив, как Левшаков, не слезая с лошади, схватил подкову и сунул в ковровую суму, одобрительно кивнул.

      Бригада далеко за собой оставила Барсуковский хутор. Дорога свернула на Петровское и Киян-разъезд. Колонна поднимала пыль. Кочубей делился с начальником штаба заветными думками:

      – Кончим кадетов – будем с тобой,

5

Наурская – танец.

6

Ханоко – сын хана.