Кочубей. Аркадий Первенцев

горло заорал:

      – Трогай!

      Часовой с перевязанной головой бросил вдогонку:

      – Жителей постеснялся бы. Орет, точно катрюк.

      К часовому подошел развязной походкой фуражир, известный в бригаде под кличкой «Прокламация». Фуражир никогда не бывал на фронте, но все боевые и прочие новости знал первым и всячески их перевирал. Малейшие неудачи он раздувал в панические слухи, и тогда слова: «окружили», «продали нас», «измена» – не сходили с его уст. Его поэтому и не брали на позиции, определив навсегда в должности фуражира. Сегодня на фуражире был кожаный картуз, и, несмотря на жару, на голое тело был натянут тесный солдатский ватник.

      В одиночестве он решил поделиться кое-чем с часовым, оставленным при штабе из-за легкого ранения в голову.

      – В сухомятку, ребята, пожалуй, сто суток, – сказал фуражир, – кухни-то все пехоте передали. Последнюю кухню – и то Горбач на кобылу сменял. Да хоть бы кобыла, а то тьфу!

      – Несчастливая наша бригада, – заметил часовой, почесываясь. – У всех смена есть, а мы в котел головой.

      – Скоро будет смена, – тихо, оглядываясь, чтоб придать вес своим словам, сообщил фуражир. – Завтра сам батько думает податься в Пятигорский город.

      – Что он там забыл? – недоверчиво спросил часовой, подозрительно прищурившись.

      – Пятьдесят тысяч буржуев нам обещали… подкрепить бригаду.

      – Что ты, Прокламация, что мы с ними будем делать? Их за неделю не перерубаешь, пятьдесят тысяч. – И, обратив внимание на выходящую из ворот Настю, улыбнулся: – Вот это подкрепление, да? Что-сь, видать, вкусное понесла супруга? Аж сюда пахнет.

      – Галушки варила с курчонком да вареники месила, стало быть, их и понесла, – доложил фуражир и, посвистывая, вышел на пыльную улицу.

      По улице бегали мальчишки, играя в поезд, шипели, подражая паровозу, пронзительно кричали, бросали пригоршнями пыль.

      Со стороны Султанского тракта показались подводы, запряженные длиннорогими калмыцкими волами. Мальчишки бросились к возам:

      – Дядя, а дядя, дай кавуна, дай дыню-комковку, дядя!..

      Мажары приближались. Мальчишки возвращались, нагруженные арбузами и дынями.

      – Вот штаб, дядя, – указывали они, – здесь Кочубей живет.

      Фуражир, почуяв какую-то очередную сенсацию, завязал тесемки ватника, отряхнул фуражку, надев ее так, чтобы сбоку лихо торчал пегий чуб. Возы, их было три, остановились. Казак-подводчик снял шапку.

      – Можно повидать командира, товарища Кочубея? – обратился он к фуражиру.

      – А зачем он вам, товарищи жители?

      – Да привезли мы солдатам красных кавунов да дынь в подарок от нашего хутора, от Виноградного.

      – Нет Кочубея, товарищи жители. Отбыл командир бригады вместе со всей бригадой на фронт.

      – Что ж теперь делать, раз нема Кочубея? Может, вы примете, – попросил нерешительно казак.

      – Не могу, – отказал фуражир. – Вот если бы привезли сено или зерно, тогда уполномочен.

      – А на фронт можно,