Софисты. Иван Наживин

какие-то большие и, по-видимому, невеселые думы…

      Фарсагор приветливо встретил дорогих гостей своей ласковой, но какой-то неуверенной улыбкой – он весь был какой-то неуверенный – и запутался в похвалах красоте Дрозис. Путался же он всегда – больше от рассеянности, а рассеянность происходила главным образом оттого, что он всегда охотился за красивыми стихами, а когда такой стих наклевывался, он забывал обо всем.

      И не успели гости в ожидании пира присесть, как стали подходить и другие. Среди них особенно выделялись пожилой уже Софокл, с его висящими вниз усами над маленьким ртом и мягкими глазами, и Эврипид, красивый, умный лик которого останавливал на себе внимание. Он, как всегда, с наступлением теплого времени поселялся в пещере около Саламина, чтобы писать там вдали от людей, и это было его последнее появление в обществе в этот сезон. Если Эсхил был в свое время, как полагается, обвинен в оскорблении святости мистерий, изгнан и умер при дворе тирана в Сиракузах, то такая же участь каждую минуту могла постигнуть и этих двух знаменитых драматургов: демократия не выносит, когда какая-либо голова поднимается слишком высоко над ее сереньким уровнем. Если от кроткого и ясного Софокла эта беда казалась далекой, то весь смятенный, полный противоречий и иногда резкий Эврипид, в котором прежнее религиозное чувство уступало все больше места скептицизму, был от беды совсем недалек. Среди гостей на этот раз – ради Периклеса – не было только обычных «паразитов», которые были в свое время так зло высмеяны в комедии Эвполида «Льстецы». Среди паразитов были философы, художники, поэты, ораторы, драматурги – все это самого третьего сорта и ниже – и они пили, ели, занимали денег у своих покровителей и забавляли их всеми доступными им способами. В других домах даже горбы их были в распоряжении хозяина, но Фарсагор до рукоприкладства никогда не опускался. Их около него было немало, они потихоньку, как крысы, съедали его богатство, а он неуверенно смеялся. Впрочем, в последнее время маленькая Сира в союзе с грузным Феником начали все больше и больше оттирать их.

      – Но я не вижу среди вас, друзья мои, ни Алкивиада, ни Периклеса… – сказал Фарсагор.

      – Не огорчайся… – заметил Сократ. – Периклес обязательно будет: он озабочен новостями из Спарты, а Алкивиад – когда же и где был он к назначенному часу? У молодых это считается теперь верхом изящества, эти опоздания… Мы прекрасно можем начать…

      Все возлегли под руководством хозяина по пышным ложам, пропели пэан, сделали возлияния в честь богов и сразу вокруг маленьких столиков – у каждого ложа был свой – заплескали голоса. Афиняне так любили эти вечерние трапезы вместе, что, когда большие дома слишком долго не открывали своих дверей, приятели вскладчину устраивали вечеринки у какого-нибудь отпущенника, метека или у куртизанки… Рабыни перед едой мыли и душили всем ноги, а потом подали воды, чтобы гости сами умыли и руки. На маленьких столиках, чтобы вызвать жажду,