Софисты. Иван Наживин

Хиосское свое дело делало. И по знаку Фарсагора в покой вошел черный как смоль, опаленный сиракузец с хитрыми глазками и, низко склонившись перед хозяином и гостями, осклабился белой улыбкой среди черной бороды:

      – Разрешишь приступить, добрейший и благороднейший Фарсагор?

      Тот молча наклонил голову и в сияющий огнями покой вбежали с улыбкой хорошенькая флейтистка-танцовщица и не менее хорошенький мальчик, знаменитый игрок на кифаре и плясун. Гости встретили их веселыми кликами и девушка, гибкая, как тростинка, сияя улыбкой, сперва показала под звон кифары, как она жонглирует двенадцатью обручами, а затем начала знаменитую пляску с мечами. Сиракузец нетерпеливо кусал губы: мало обращая внимания на его труды, гости уже снова затрепали языками вокруг подгулявшего Сократа. Он и в сильном хмелю головы не терял, и это было предметом гордости для его Ксантиппы. «Клянусь Дионисом, моего никакое вино не берет!» – говорила она, довольная, соседкам. И наконец сиракузец не выдержал:

      – Если не ошибаюсь, – раздраженно обратился он к заводчику разговоров, – ты известный мыслитель Сократ?

      – Да… – отвечал тот, поймав нотку раздражения. – А разве было бы лучше, если бы я был известный дурак?

      Все дружно захохотали – до сиракузца включительно.

      – Нет, конечно, – блестя белыми зубами, сказал он. – Но разве мои артисты не стоят, чтобы из-за них… помолчали немножко?..

      Но среди рабов произошла почтительная суета и в покой, высоко неся свою прекрасную голову, вошел Периклес. Все встали и сияющий – это была великая честь – Фарсагор сам распоряжался и омовением ног, и удобным положением ложа для высокого гостя и очень искусно поместил его между пленительной Сирой и ослепительной Дрозис: Периклес был известным поклонником прекрасного. Алкивиад смеющимися глазами следил за тающим поэтом и шепотом говорил что-то смешное в розовое ушко Дрозис. Она вдруг звонко расхохоталась, хотела было повторить шутку Алкивиада для всех, но смех душил ее, и она уронила фиал на пол. И только артисты возобновили было свои представления, как Феник почтительно приблизился к Фарсагору и сказал ему что-то на ухо. На лице того выразилась досада, и он сказал Периклесу:

      – За тобой прибыл гонец, Периклес: пришли какие-то важные новости…

      Периклес сейчас же поднялся.

      – Видишь сам, как трудно мне вырваться… – сказал он Фарсагору и, отдав общий поклон, величественный, вышел в сопровождении хозяина.

      Гонец в пыли ждал его у выхода.

      – В чем дело? – ответив на его приветствие, спросил Периклес.

      – Фиванцы неожиданно напали на Платею и заняли ее, Периклес…

      – Не говори об этом пока ничего твоим милым гостям… – сказал Периклес Фарсагору. – Пусть веселятся. Но это, кажется, война…

      И, сделав с улыбкой еще раз прощальный знак рукой, он вместе с гонцом скрылся в темноте. Раб с раскрашенным фонарем в руках освещал для него путь. В некотором отдалении следовала за ним охрана…

      V. Большая игра

      Идти Периклесу было недалеко: