Софисты. Иван Наживин

логика тут бессильна… да и вообще настоящая мысль человеческая живет всегда вне логики… мне кажется, что пока человек, лежа в колыбельке, играет с солнечным лучом, он еще знает кое-что, но по мере того, как он растет, это настоящее знание он точно все более и более забывает. Слышишь, в олеандрах защелкал соловей? Он не посещал гимназии, не разговаривал с мудрыми, но разве можем мы сказать, что он не знает ничего или хотя бы того главного, что составляет самую сердцевину жизни? Ах! – вдруг воскликнул он и схватился за свою золотисто-кудрявую голову. – Вся беда, может быть, в том, что у человека нет достаточно слов, что он может написать для театра трагедию, но он не может высказать самого важного, самого светлого, того, что только его человеком и делает, что… Я уверен, что ты не понял меня, не понял, что я говорил тебе о мудрости ребенка в колыбельке, о соловье в зарослях олеандра, о собаке, воющей за забором…

      – Ну, отчего же?.. – сказал Сократ не очень уверенно. – Но в каждой беседе нужен порядок и последовательность. Ты знаешь, что душа, заключенная в твоем теле, управляет им как ей угодно…

      – Но я этого совсем не знаю!.. – тихо уронил Дорион, потупившись.

      – Погоди. И точно так же, надо полагать, и извечная мудрость управляет Вселенной по своей воле…

      – Но я не вижу никакой мудрости во Вселенной! – все так же тихо, но упрямо вставил Дорион. – Я вижу случай во всем… я вижу вихри…

      – Но погоди же… – загорячился Сократ. – Если твой ум может одновременно думать об Афинах, Египте, Сицилии, то ум божий может мыслить одновременно обо всем существующем и…

      – Нет, это просто сил никаких нет!.. – раздался вдруг над ними раздраженный женский голос. – Этим соловьям дня мало – им нужно еще баламутить своей болтовней всех и ночью… Нет, довольно!..

      Из темного окна вдруг высунулись две руки с ведром, и на голову Сократа с шумом обрушилась грязная вода, полная всяких кухонных отбросов.

      – Пфу!.. – задыхаясь, затряс он головой. – Ах ты, сумасшедшая баба… Ну, что ты скажешь, Дорион?! Впрочем, – усмехнулся он, – в природе всегда так бывает: после грозы – ливень. А у нас гроза была уже с утра. И всю одежду вымочила этой своей гадостью… Но она права: надо дать людям и покой. Мне было бы интересно докончить эту беседу с тобой, но придется ее отложить: я весь промок.

      – Ты работал бы лучше с твоим Дорионом, чем зря языки трепать… – кричала им сверху Ксантиппа. – Иди сейчас же домой, а то я и его оболью! Полуночники…

      В соседних домах уже выглядывали из окон взлохмаченные любопытные головы. К домашним бурям у Сократа соседи привыкли, но повторение их не утомляло: репертуар у Ксантиппы был чрезвычайно богат и страстен. Почесываясь и зевая, они ждали продолжения, но Сократ с добродушным смехом простился со своим молодым другом и скрылся в своем убогом домике. Дорион, тревожа собак, пошел к себе, к Антисфену.

      «Нет, я опять не точно высказал свою мысль… – думал