Ярое око. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский

и пленных половцев, находился огромный главный город урусов Киев.

      Субэдэй в полудреме слышал, как наложницы-кипчанки стелили на войлоках китайские перины, взбивали подушки, зевали, расчесывали черепаховыми гребнями длинные, как ручьи, косы, хихикали за коврами над чем-то своим… и тихо щебетали на родном языке…

      Прощальный удар грома был столь силен, сух и раскатисто-трескуч, что Субэдэй, привыкший ко всему, тем не менее приоткрыл глаз. В дымовом отверстии юрты он увидел отразившийся в его аспидном зрачке оранжево-белый зигзаг молнии, скользнувший по пенистым гребням туч огненным драконом… Чуткий слух старого воина различил далекий топот сорвавшегося в ночь табуна. Субэдэю почудилось, что он даже увидел этот вспугнутый громом косяк. Увлеченные вожаком за собой, лошади стлались в намете, едва не касаясь лоснящимися мордами степных трав. Раздутые норы ноздрей с храпом хватали воздушную сырь, копыта выбивали дрожливый гул, в котором он слышал слова старой песни, согревавшей в чужедальних походах душу каждого монгола:

      Вспомним,

      Вспомним степи родные,

      Голубой Керулен,

      Золотой Онон!

      Трижды тридцать

      Монгольским войском

      Втоптано в пыль

      Непокорных племен.

      Мы бросим народам

      Грозу и пламя,

      Несущие смерть

      Чингиз-хана сыны.

      Пески сорока

      Пустынь за нами

      Кровью убитых

      Обагрены.

      «Рубите, рубите

      Молодых и старых!

      Взвился над вселенной

      Монгольский аркан!»

      Повелел, повелел

      Так в искрах пожара

      Краснобородый бич Неба,

      Батыр Чингиз-хан.

      Он сказал: «В ваши рты

      Положу я сахар!

      Заверну животы

      Вам в атлас и парчу!

      Все мое! Все мое!

      Я не ведаю страха!

      Я весь мир

      К седлу моему прикручу!⁷⁰

      Беззвучно нашептывая слова любимой песни, словно перебирая костяные бусины четок, Субэдэй приподнялся на локте, скрестив ноги, сел на медвежью шкуру и стал раскачиваться в такт слышимым только ему рокочущим бубнам… Перед мысленным взором замелькали знакомые лица давно павших в битвах знаменитых батыров.

      – Честь и хвала! Слава великому Чингиз-хану! – кричали они. – Страх и почитание всего мира да достанется твоему Золотому Шатру! Да умножатся твои стада! Да расцветут твои гаремы, как сад! Тысяча благ да ниспошлется тебе, тысяча желаний да исполнится!!

      Сквозь цепи воинов просочились вызванные плясуны и выстроились в два ряда, глаза к глазам. Дико загрохотали десятки бубнов, трещоток, засвистали тростниковые дудки… Под гортанные завывания песенников танцоры пустились в пляс, подражая ухваткам медведей, волков и рысей, потом расправили руки-крылья и заскользили по кругу среди костров, точно беркуты над добычей.

70

Стихотворная обработка монгольской песни А. Шапиро.